Эйнштейн и религия - [27]

Рассказы о таких же снах встречаются у различных народов. И можно думать, что при всей легендарности своей они содержат действительное описание видений, свойственных человеку. В этом — зерно реальности, заключенное в легенде.

С другой стороны видение это, хотя бы по описаниям Браха, стоит, чтоб на нем остановиться подробнее.

Можно полагать, что идея пространства и времени, даже вне всякой астрономической и психологической связи, в самом начале возникла физически, как восприятие быстрого стремительного, порывистого движения, проходящего мимо, как вихрь, приходящего издали и снова исчезающего в пустоте.

От этого основного восприятия осталась наклонность изображать протяжение динамически, как нечто живое, стремительно растущее и столь же стремительно умаляющееся и проходящее в единое мгновение двойную скалу изменений своей величины. Когда динамическое ощущение этой жизни протяжения начинает отходить, мы ощущаем его только в конечных его пунктах, в вершине и в пределе нисхождения.

Сон или полусон воскрешают древнейшие стадии этой жизни протяжения и снова заставляют его двигаться по скале.

По отношению ко времени наши сны совершенно совпадают с восприятиями первобытности. Они обнаруживают такую же способность растягивать время и несколько секунд превращать в ощущение часов и дней.

Неожиданный стук порождает сновидение, длинное и сложное, для которого этот сильный стук, преображенный, например, в выстрел, является заключительным финалом. Такой неожиданный обратный порядок развертывания сновидений почти заставляет думать об обратном течении времени во сне.

Исследователи вообще полагают, что человек переживает указанное сновидение в чрезвычайно малый промежуток времени, протекающий между различными стадиями психического восприятия внешнего звука, стука, во сне.

Альфред Мори в одном из своих сообщений рассказывает: «Я спал у себя в комнате и мать моя сидела у постели. Мне приснилась эпоха террора во Франции. Я присутствовал при сценах убийств и сам предстал пред революционным трибуналом. Я видел Робеспьера, Марата, Фукье-Тенвилля. Я спорил с ними. Потом меня судили и осудили на смерть. Меня отвезли на тюремной телеге на площадь Революции. Я взошел на эшафот. Палач привязал мою шею к роковой доске гильотины. Он вдвинул доску на место. Нож упал и я почувствовал, как голова моя отделилась от тела. Тут я проснулся в агонии страха и почувствовал на шее холодное железо перекладины постельного полога. Она отвязалась и упала сверху, как раз на мою шею, и это ее я почувствовал, как нож гильотины. Все это длилось мгновение, но в это мгновение я пережил длинный ряд сложных приключений и событий».

В позднейшее время самая полнота этого описания вызывала сомнения, но, как совершенно справедливо замечает Бергсон[23], можно найти точно такие же описания и в других работах, посвященных сну.

Впрочем о нашей способности переживать сложные сновидения в кратчайший промежуток времени мы можем заключить и прямо по ощущению момента пробуждения и по последним обрывкам исчезающего сна. Они встают на мгновение в нашей пробудившейся памяти и тут же расплываются и тают, как тают облака.

Тем не менее нельзя утверждать, что так называемое обратное течение времени во сне вполне объясняется вышеуказанными соображениями.

Э. Париш в своей известной книге о Галлюцинациях и Иллюзиях[24] приводит весьма интересный случай с молодым священником, который, лежа в постели, в номере гостиницы, услышал громкий стук в дверь и крикнул: «войдите!». Тотчас же вошло привидение огромного роста, то были фигура и лицо хозяина гостиницы, странно измененные и увеличенные до гигантских размеров. Видение тотчас же исчезло с треском и грохотом и вошел хозяин гостиницы уже в своем обыкновенном виде и спросил: «В чем дело и что случилось? Тут раздался такой страшный треск».

Здесь представляется в весьма рельефном виде случай обратного восприятия времени, упомянутого выше. Образ вызван громким стуком, который раздался по всему дому и вызвал посещение хозяина, и его стук в дверь. Зрительное восприятие хозяина было тоже элементом сонного видения, точнее, полусонного… Однако внутренний процесс восприятия спавшего переставил в ином порядке впечатления, полученные от каждого звука, и сделал стук в дверь предшествующим, а громкий стук в доме последующим, причем между прочим фигура хозяина приняла огромные и грозные размеры.

Отчего произошла перестановка двух звуков во времени? Она не могла быть связана с внутренним расстоянием в восприятии обоих звуков, ибо первый по времени звук был также и громче и тем более должен был прежде дойти до сознания. Возможно, конечно, что стук в дверь, крепко связанный с фигурой самого хозяина, вместе с тем вышел и на первый (по времени) план восприятия.

Более вероятно, однако, то, что восприятие времени во сне вообще не совпадает с восприятием времени на яву. Самая кратковременность наших сновидений указывает в том же направлении. Так как объективно состояние сна длится несколько часов, то надо допустить, что и сны наши имеют объективно достаточную продолжительность. И хотя, быть может, мы видим сны не всю ночь подряд, все же объективная продолжительность каждого отдельного сновидения не может быть совершенно мгновенной. Мгновенное ощущение кратковременности сна в минуту пробуждения указывает просто на два разных ощущения, две меры времени, внутреннюю и внешнюю, которые, встречаясь друг с другом, превращают воспоминание сна в мгновенный снимок, вроде отдельного снимка кинематографа, т.-е. в представление чисто зрительное, пространственное, вне категории времени.