Эйнштейн и Ландау шутят. Еврейские остроты и анекдоты - [45]

Еще мне незаслуженно приписывают заимствования из таких авторов, как Марк Твен, Бернард Шоу, Тристан Бернар, Константин Мелихан и даже Эзоп и Аристотель. Мне это, конечно, лестно, и я их поэтому тоже благодарю, особенно Аристотеля и Эзопа.

Мои любимые мужчины – Христос, Чаплин, Герцен, доктор Швейнер, найдутся еще… лень вспоминать.

У меня есть два Бога: Пушкин, Толстой. А главный?! О нем боюсь думать.

Одиночество как состояние не поддается лечению.

Талант – это неуверенность в себе и мучительное недовольство собой и своими недостатками, чего я никогда не встречала у посредственности.

– А вы куда хотели бы попасть, Фаина Георгиевна, – в рай или ад? – спросили у Раневской.

– Конечно, рай предпочтительнее из-за климата, но веселее мне было бы в аду – из-за компании.

А может быть поехать в Прибалтику?! А если я там умру?! Что я буду делать?

Женщины – это не слабый пол. Слабый пол – это гнилые доски.

У меня хватило ума прожить жизнь глупо.

Старость – это когда беспокоят не плохие сны, а плохая действительность.

Я вообще заметила, что талант всегда тянется к таланту и только посредственность остается равнодушной, а иногда даже враждебной к таланту.

– Вас не смущает, что я курю? – спросила актриса, когда администратор театра увидел ее в гримерке абсолютно голой.

Обедать одной – это то же самое, что делать минет женщине, никакого удовольствия.

В театре.

– Извините, Фаина Георгиевна, но вы сели на мой веер!

– Что? То-то мне показалось, что снизу дует.

У Раневской спросили, любит ли она Рихарда Штрауса, и услышали в ответ:

– Как Рихарда я люблю Вагнера, а как Штрауса – Иоганна.

– Ну-с, Фаина Георгиевна, и чем же вам не понравился финал моей последней пьесы?

– Он находится слишком далеко от начала.

Одиночество – это когда в доме есть телефон, а звонит будильник.

Цинизм ненавижу за его общедоступность.

Каждый волен распоряжаться своей жопой, как ему хочется. Поэтому я свою поднимаю и уе…ваю. (На партсобрании в театре Моссовета, на котором обсуждалось немарксистское поведение одного именитого актера, обвиняющегося в гомосексуализме.)

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на диеты, жадных мужчин и плохое настроение.

Я, как яйца, участвую, но не вхожу…

Страшно грустна моя жизнь. А вы хотите, чтобы я воткнула в жопу куст сирени и делала перед вами стриптиз?

На радио записывали передачу с участием Раневской. Во время записи Фаина Георгиевна произнесла фразу со словом «феномЕн». Запись остановили.

– В чем дело? – чуть заикаясь и пуча глаза, спросила Раневская.

Стараясь выправить ситуацию, ведущая сказала:

– Знаете, Фаина Георгиевна, они тут говорят, что надо произносить не феномЕн, а фенОмен, такое современное ударение…

– А, хорошо, деточка, включайте.

Запись пошла и Раневская четко и уверенно произнесла:

– ФеномЕн, феномЕн, и еще раз феномЕн! А кому нужен фенОмен, пусть идет в жопу!

– Знаете, – вспоминала через полвека Раневская, – когда я увидела этого лысого на броневике, то поняла: нас ждут большие неприятности.

Моя любимая болезнь – чесотка: почесался и еще хочется. А самая ненавистная – геморрой: ни себе посмотреть, ни людям показать.

Под самым красивым хвостом павлина скрывается самая обычная куриная жопа. Так что меньше пафоса, господа.

– Сударыня, не могли бы вы разменять мне сто долларов?

– Увы! Но благодарю за комплимент!

Люди как свечи: либо горят, либо в жопу их!

Что-то давно не говорят, что я бл…ь. Теряю популярность.

Известно, что Раневская позволяла себе крепкие выражения, и когда ей сделали замечание, что в литературном русском языке нет слова «жопа», она ответила: «Странно, слова нет, а жопа есть…»

Бог мой, как прошмыгнула жизнь, я даже никогда не слышала, как поют соловьи.

Если бы я, уступая просьбам, стала писать о себе, это была бы жалобная книга – «Судьба – шлюха».

Я не умею выражать сильных чувств, хотя могу сильно выражаться.

И.В. Сталин о Фаине Георгиевне: «А вот Раневская ничего не наклеивает и все равно всегда разная».

У писателя Игоря Губермана множество почитателей, обожающих его гарики. Сообщая, что автором издано много книг, мы лишь предлагаем читателю своего рода «пробник», – коль понравится, бегите в магазины за следующей полновесной порцией юмора. Цитируем:

Под грудой книг и словарей,

грызя премудрости гранит,

вдруг забываешь, что еврей:

но в дверь действительность звонит.

За года, что ничуть я не числю утратой,

за кромешного рабства глухие года

столько русской земли накопал я лопатой,

что частицу души в ней зарыл навсегда.

По спирту родственность имея,

коньяк не красит вкус портвейну,

еврей-дурак не стал умнее

от соплеменности Эйнштейну.

Пока мыслителей тревожит,

меня волнует и смешит,

что без России жить не может

на белом свете русский жид.

Влияли слова Моисея на встречного,

разумное с добрым и вечное сея,

и в пользу разумного, доброго, вечного

не верила только жена Моисея.

За стойкость в безумной судьбе,

за смех, за азарт, за движение —

еврей вызывает к себе

лютое уважение.

Мы варимся в странном компоте,

где лгут за глаза и в глаза,

где каждый в отдельности – против,

а вместе – решительно за.

Ключ к женщине – восторг и фимиам,

ей больше ничего от нас не надо,

и стоит нам упасть к ее ногам,