Эйфория - [61]
– Фуа ненгаина фил, – кричал он людям, будто все еще из лодки в сотне ярдов от них. Он обращался прямо к Малун, и слезы оставляли бледные дорожки в засохшей корке крови на его лице.
Малун, заметив его, взвизгнула, как подстреленное животное. Двумя руками с силой отпихнула его от тела сына.
– Я не виноват, Нелл. Они подкарауливали нас. Колекамбан со своими людьми выследил нас.
Я разглядел раны от стрел: одна в висок, одна в грудь. Чистые, точные выстрелы.
Все больше людей скапливалось на берегу, нас окружали, кольцо сжималось, все хотели ближе подобраться к Ксамбуну. Я начал задыхаться. Откуда-то из-за спин донесся рокот барабана, жуткий, грозный, тоскливый погребальный ритм, такой громкий, что слышен был не только каждому из людей, но и духам озера. Звук встряхнул меня.
Я присел на корточки рядом с Феном.
– Они тебя видели?
Он повернул ко мне чумазую маску своего лица и криво ухмыльнулся:
– Нет! Меня никто не видел. Я был невидимкой. – И к Нелл: – Я использовал заклинание и был невидим.
Но Нелл все пыталась дотянуться до Малун, удержать, успокоить, унять ее истерику.
– Они видели, что ты забрал флейту? – продолжал я допрашивать Фена.
– Они меня не заметили. Только Ксамбуна.
– Если они засекли вас обоих, они явятся за тобой.
– Они не видели меня, Бэнксон. Нелли, – он обхватил ее лицо обеими руками и развернул к себе, – Нелли, прости. – Голова поникла и прижалась к ее груди, и раздались глухие рыдания, которых никто в этом хаосе не расслышал.
Протиснувшись сквозь людское кольцо, я поймал свою лодку, которая медленно дрейфовала вдоль берега. Подтащил ее поближе к началу тропинки, ведущей к дому. Флейта, завернутая в полотенца, была сверху обвязана бечевкой от рукописи Хелен. Сама флейта была здоровенная, толщиной с мужское бедро. Я вытащил ее, потом перевернул лодку дном вверх. Кровь и вода хлынули на песок. Вернув лодку в нормальное положение, я выпрямился, но тут голова закружилась, и я опустился на землю. Вокруг бушевало горе, люди рыдали, причитали, напевали заклинания, собравшись маленькими группками там и сям по берегу; кожа женщин все еще масляно поблескивала после вчерашнего.
К моему каноэ подошли несколько мужчин, которых я не узнал, старики, уже покрывшие свои тела ритуальной погребальной глиной. Один из них разглядывал мотор – издалека, не прикасаясь, чтобы ненароком не завелся, но еще двое направились прямиком к флейте и принялись дергать за бечевку.
Фен выкрикнул что-то и бросился к ним.
– Господи, Бэнксон, не позволяйте им прикасаться к этой штуке. – Он дотянулся до верхнего узла, но мужчины уже почти развязали его. Фен одной рукой тянул к себе флейту, а другой пытался отпихнуть мужчин.
– Осторожнее, Фен. Вот сейчас будь начеку, – тихо проговорил я.
Самый крепкий из мужчин начал задавать вопросы, один за другим, страстно, настойчиво, но очень внимательно и дотошно. Фен отвечал сдержанно и печально. В какой-то момент он сорвался и, похоже, пустился в долгие извинения. Мужчина нетерпеливо перебил Фена, вскинул руку и указал на флейту. Фен отказал. Он повторил требование, и Фен отказал гораздо более жестко, что положило конец беседе.
Когда они ушли, Фен сказал:
– Они хотят похоронить флейту вместе с Ксамбуном.
– Мне кажется, это самое меньшее, что вы можете для них сделать, учитывая…
– Зарыть в землю, чтобы она сгнила? После всего, что я пережил?
– Сейчас не время огорчать их.
– Ах, говорите, сейчас не время? – ядовито передразнил он. – Вы теперь что, и в обычаях моего племени специалист?
– Человека убили, Фен.
– Просто не лезь в это дело, Бэнксон, ладно? Хоть раз в жизни можешь? – И, ухватив флейту, он неловко поволок ее к дому.
А трое стариков уже шли по берегу к большой группе мужчин, собравшихся вокруг барабана. Дробь стихла, едва музыканты услышали, что сказали им покрытые траурным пеплом старики.
Я понимал, что происходит. Постепенно все осознают, что это была вовсе не охота, а кража, на которую Фен подбил Ксамбуна, и теперь Фен не желает разделить трофей с духом Ксамбуна. Без флейты дух Ксамбуна не найдет покоя и будет мстить всей деревне. Они должны были заполучить флейту, я видел это в их глазах. И, возможно, это лишь малая часть того, что им предстоит сделать, чтобы отомстить за смерть Ксамбуна.
Я протолкался к Нелл.
Она сидела, прикрыв глаза. Малун затихла и позволила Нелл гладить ее спину.
– Нам нужно идти. Нам немедленно нужно убираться отсюда, – прошептал я, касаясь губами ее волос, а щекой прижимаясь к виску. – Пойдем. Быстро.
Она ответила, не открывая глаз:
– Нет, невозможно. Не сейчас. Не так.
– Послушай, – я взял ее за руки, – нам срочно нужно грузиться в каноэ и уплывать отсюда.
Она вырвалась из моих рук.
– Никуда я не пойду. Я не брошу ее.
– Это опасно, Нелл. Для всех нас.
– Я знаю этих людей. Они не причинят нам вреда. Это не твои киона.
– Они хотят забрать флейту.
– Так отдайте им ее.
– Он никогда не отдаст им эту штуку, Нелл. Он скорее умрет.
– Мы не можем взять и сбежать. Это мой народ. – Голос дрогнул. Она поняла. Она все знала о мстительности их божеств – и лютом чувстве собственности Фена.
Маленькое лицо в песке и крови, и, казалось, никто никогда в жизни не злил ее больше, чем я и мой здравый смысл. Она еще некоторое время упиралась, но потом я все же взял ее за руку и повел в сторону дома.
Когда жизнь человека заходит в тупик или исчерпывается буквально во всем, чем он до этого дышал, открывается особое время и пространство отчаяния и невесомости. Кейси Пибоди, одинокая молодая женщина, погрязшая в давних студенческих долгах и любовной путанице, неожиданно утратившая своего самого близкого друга – собственную мать, снимает худо-бедно пригодный для жизни сарай в Бостоне и пытается хоть как-то держаться на плаву – работает официанткой, выгуливает собаку хозяина сарая и пытается разморозить свои чувства.
Горячо влюбленный в природу родного края, Р. Бедичек посвятил эту книгу животному миру жаркого Техаса. Сохраняя сугубо научный подход к изложению любопытных наблюдений, автор не старается «задавить» читателя обилием специальной терминологии, заражает фанатичной преданностью предмету своего внимания, благодаря чему грамотное с научной точки зрения исследование превращается в восторженный гимн природе, его поразительному многообразию, мудрости, обилию тайн и прекрасных открытий.
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.
«…Этот проклятый вирус никуда не делся. Он все лето косил и косил людей. А в августе пришла его «вторая волна», которая оказалась хуже первой. Седьмой месяц жили в этой напасти. И все вокруг в людской жизни менялось и ломалось, неожиданно. Но главное, повторяли: из дома не выходить. Особенно старым людям. В радость ли — такие прогулки. Бредешь словно в чужом городе, полупустом. Не люди, а маски вокруг: белые, синие, черные… И чужие глаза — настороже».
Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.
Сон, который вы почему-то забыли. Это история о времени и исчезнувшем. О том, как человек, умерев однажды, пытается отыскать себя в мире, где реальность, окутанная грезами, воспевает тусклое солнце среди облаков. В мире, где даже ангел, утратив веру в человечество, прячется где-то очень далеко. Это роман о поиске истины внутри и попытке героев найти в себе силы, чтобы среди всей этой суеты ответить на главные вопросы своего бытия.