Эйфория - [16]

Я повел ее на улицу. В тропиках отхожее место лучше устраивать подальше от дома, у байнинг я понял это на собственном горьком опыте. Небо уже светлело, и фонарик не понадобился. Я никогда не предполагал, что уборной будет пользоваться женщина, переживал, нормально ли там внутри, и собирался проверить, прежде чем впускать ее, но она успела юркнуть вперед меня.

Я оказался в затруднительном положении. Надо бы держаться поближе – на случай змей или летучих мышей, и на тех и на других я уже натыкался, равно как и на летучих лисиц и очаровательных багряно-золотистых птичек, которые, по мнению Текета, мне почудились. Но я понимал, что человеку нужно уединение при отправлении нужды. Однако не успел я выбрать разумное расстояние, на котором следует держаться, как она зажурчала, часами сдерживаемая струя лилась мощно и долго. А потом она вышла, и мы вместе поплелись по тропинке обратно, но несколько живее.

Фен уже перевернулся на бок и громко размеренно пыхтел, как вынырнувший на поверхность кит. Мне этот звук казался жутко семейным, сокровенным, и я пожалел, что не отправил его в спальню раньше, пока он не заснул так глубоко. Я думал, что Нелл сразу ляжет спать, но она пошла за мной в заднюю часть дома, где я планировал за чашкой чая прикинуть, где бы поискать для них подходящее племя.

Она спросила, каков был тот самый последний кусочек местной головоломки, и я рассказал о ритуале, который киона называют “ваи” и который я видел лишь однажды, а также о собственных смутных соображениях насчет трансвеститских мотивов, там замешанных. Она спросила, проверил ли я свои предположения.

– Вроде как, – расхохотался я. – “Нмебито, ты знал, что, воссоединяясь той ночью с женской стороной своей личности, ты обеспечивал равновесие этого общества, которому постоянно угрожает чрезмерно развитая мужская агрессивность, свойственная вашей культуре?” Вы так это себе представляете?

– Скорее так: “Как ты думаешь, когда мужчины становятся женщинами, а женщины – мужчинами, это приносит мир и радость?”

– Но они не мыслят в таких категориях.

– Разумеется, мыслят. Они вспоминают о минувшем дне – что он принес им, размышляют, куда отправиться рыбачить на следующий день. Они думают о своих детях, супругах, родственниках, о своих долгах и обещаниях.

– Но у меня нет никаких свидетельств того, что киона анализируют собственные ритуалы, разбираясь в смыслах.

– Уверена, некоторые все же пытаются разобраться. Просто они родились в культуре, которая не оставляет места подобным размышлениям, поэтому такого рода стремления слабеют, как мышцы без нагрузки. Вам нужно помочь им тренироваться.

– А вы этим и занимаетесь?

– Не постоянно, но да. Смысл скрыт внутри них, а не внутри вас. Вам придется вытащить его наружу.

– Вы предполагаете наличие аналитических способностей, которыми они, скорее всего, не обладают.

– Они люди, с полноценно функционирующим человеческим сознанием. Если бы я не считала их абсолютно такими же людьми, как я, меня бы здесь не было. – Она разрумянилась. – Зоология меня не интересует.

Наблюдать, наблюдать, наблюдать – твердили мне всю жизнь. Ни слова о том, чтобы делиться открытиями или добиваться анализа ситуации от самого предмета исследования.

– А что, если подобный подход изменит самосознание человека, и это, в свою очередь, повлияет на результат исследований?

– Я считаю, что наблюдение без последующего обсуждения его итогов создает атмосферу абсолютной неестественности. Они не понимают, что вы тут делаете, зачем вы здесь. Если же вы открыты и искренни с ними, люди успокаиваются и становятся гораздо откровеннее.

Она опять стала похожа на пушистого кускуса, лицо взволнованное, а широко раскрытые серые глаза чуть расфокусированы.

– Мы можем присесть и выпить чаю?

Мы уселись, и она продолжила:

– Фрейд утверждал, что примитивные народы похожи на западных детей. Я категорически не согласна, но большинство антропологов принимают такое определение глазом не моргнув, так что пусть, подкрепим им мой тезис, который заключается в следующем: каждый ребенок ищет смысл. Помню, когда мне было четыре года, я спрашивала свою беременную мать: в чем смысл всего этого? “Всего – чего?” – удивлялась она. “Всей этой жизни”. И я помню, как она посмотрела на меня, словно я сказала что-то очень дурное. Она уселась за стол рядом со мной и сказала, что я задала очень серьезный вопрос, ответить на который не сумею до самой-самой старости. Но она ошибалась. Потому что родила ребенка, маленькую девочку, и, когда принесла ее домой, я поняла, что нашла смысл. Девочке дали имя Кэти, но все называли ее “малютка нашей Нелл”. Она была моим ребенком. Я делала все: кормила, меняла пеленки, одевала, укладывала спать. Когда ей было девять месяцев, она заболела. Меня отправили к тетушке в Нью-Джерси, а когда я вернулась, ее уже не было. Мне даже не дали с ней проститься. Я не смогла обнять, удержать ее. Ее не стало – и все, как будто старого кресла или коврика. Кажется, большую часть жизненного опыта я обрела, когда мне не исполнилось и шести лет. Для меня очень важны другие люди, но они могут вдруг исчезнуть. Полагаю, не мне вам рассказывать.