Experimentum crucis - [2]

— Так вот именно это на данном этапе мы и хотели бы определить — детерминированность нашей Вселенной. При этом нельзя забывать о том, что фильмы тоже бывают, например, с альтернативными концовками. Вы же помните, что ремейк советского «Белого солнца пустыни», сделанный недавно в Болливуде, имел четыре варианта окончания.

— Мне не понравилось ни одно, — сварливо сказал один пожилой рабочий.

— Именно для таких капризных зрителей как вы и будут делаться интерактивные фильмы, в которых зритель может изменять сюжет как ему угодно. Вплоть до того, что Верещагин уйдет вовремя с баркаса, а Петруха окажется более осторожным.

— Подождите, — сказал молодой рабочий. — Но ведь именно это и есть то, что нужно выяснить — кроме всего прочего, является ли наша Вселенная симуляцией, обладаем ли мы еще в рамках ее свободой воли.

— Наконец вы поняли, — даже радостно сказал профессор. — Именно это мы и хотим сделать.

— Но как? Тем более что вопросов, получается, не один, а целых два.

— Над этим вопросом сломано немало голов, — сказал профессор. — Главное правило компьютерной техники гласит, что софт не может влиять на железо, то есть программа не может нанести физические повреждения внутри процессора, например. Или, еще нагляднее — самая навороченная компьютерная программа не может заставить компьютер подпрыгнуть.

Профессор показал рукой на серую коробку болгарского «Правец-3000», стоящего на столе.

— Но программа ведь в принципе может перепрограммировать сама себя, то есть внести в себя такое изменение, которое вызовет отказ всего компьютера?

— Вы хотите попробовать уничтожить нашу Вселенную? — насмешливо сказал профессор. — Программа сама создаст некий код, который ее и уничтожит? Человечество вам будет страшно благодарно. Пусть даже это человечество есть не более чем набор кодов в суперкомпьютере сверхцивилизации.

Все засмеялись.

— Строго говоря, в этом был бы ответ на второй вопрос — если мы детерминированы и наша свобода воли не более чем иллюзия, то этого не случится. Однако такой глобальной задачи — помножить на ноль Вселенную, чтобы посмотреть, что после этого произойдет, мы не ставим. Не хочется рисковать.

— Однако — профессор подошел к компьютеру, развернул голограмму панели управления, нажал несколько панелей — на экране развернулось изображении межзвездной туманности — в какой-то степени с этим может быть связана проблема, о которой мы уже говорили — почему мы не наблюдаем признаков существования иных цивилизаций. Если наш мир есть симуляция, то те, кто ее создал, просто не позаботились о том, чтобы создавать других. В науке это называется гипотезой планетария или Седьмое объяснение Вебба. Планетарий — потому что та же идея — мы видим только то, что нам показывают, а не то, что существует реально. Более того, возможно по мере удаления от нас детализация симуляции нашей Вселенной уменьшается — зачем им моделировать каждую звезду в галактике Андромеда, скажем, и это тоже может быть выявлено средствами астрофизики.

— Но! — торжественно сказал профессор и на экране появилось изображение бело-голубого земного шара. — Решающий эксперимент, экспериментум круцис, как я полагаю, все-таки уже сделан. И сделан он на Земле, и не в микромире и не в макромире. И он, увы, дал отрицательный ответ на вопрос, являемся ли мы симуляцией.

Все оживились.

На экране появилось изображение Ленинграда с высоты птичьего полета.

— Ровно как мы ищем разрывы в фактуре реальности или артефакты или ошибки или обрывки пустого кода, мы таким же образом можем исследовать реальность в ее временном измерении, еще точнее — историческую реальность. И если мы найдем в ней нарушения неких законов, то мы можем говорить об искусственном характере нашего мироздания.

Город приблизился, и стало видно, что это какая-то компьютерная реконструкция событий октября 1917 года — толпы с флагами, костры, грузовики с вооруженными людьми, серые корабли с пушками, наведенными на тонущие в тумане дворцы, матросы в черных бушлатах.

— Так вот, группа историков-марксистов, нейролингвистов и математиков из Москвы, Эр-Рияда и Кабула попробовали создать глобальную историческую модель развития человечества в двадцатом веке. Естественно, не детализированную до отдельных личностей — наши возможности в компьютерных технологиях еще этого не позволяют, однако все равно крайне подробную, то есть созданная ими модель оказалась очень детальной и, что самое главное, прогностически крайне продуктивной. Затем, моделируя ситуацию уже для отдельно взятых стран и классов, страт и групп, они потом проверяли, как там события развивались в реальности — и поразительным образом предсказанное, так сказать, наоборот, совпадало с тем, что происходило на самом деле, при этом на низком уровне, то есть даже небольших стран или социальных групп.

В голосе профессора прозвучало удовлетворение.

— Так вот, артефактов или разрывов в исторической реальности не выявлено.

— А как такой разрыв выглядел бы? — спросила белобрысая молодая девушка. Легкий акцент выдавал в ней эстонку или финку.

— Возьмем нашу страну. Было несколько критических точек, в которых могли бы произойти такие разрывы. Одна из них — смерть основателя Советского государства Владимира Ленина. Даже людям вроде меня — для которых история есть не более чем увлечение — можно представить, что после ухода столь крупной фигуры среди его преемников могла бы начаться борьба за власть. При отягощенности страны столь тяжелым историческим наследием эта борьба могла бы принять крайние формы — как, например, это случилось во Франции, во времена французской революции. То есть — просто наугад — Троцкий, например, вступает в конфликт со Сталиным и уничтожает его и его сторонников, или кто-то другой — Бухарин, Каменев, неважно — начинают борьбу за место единственного наследника ушедшего Ленина. Но нет, ничего подобного не происходит — руководство наоборот крайне консолидируется, деструктивные фигуры ограничиваются в своей возможности вызвать раскол — и эта критическая точка проходится так, как и предсказывает модель.