Эвтаназия - [14]

Евлахов напряг интуицию.

– Н-нет, – сказал он.

Было видно, что его слегка попустило.

– А „Вчера председатель ПЕН-клуба госпожа Момина выступила с разоблачением одного малоизвестного занзибарского писателя"?

– Ну… – Толька задумчиво покрутил у себя перед носом растопыренными пальцами. – Пожалуй…

Скотина!

– Вот видишь.

– Я исхожу из того, что в Занзибаре известных писателей нет, – пояснил свою позицию Евлахов. – А что это за госпожа Момина такая?

Кстати, именно Евлахов помог мне найти халтуру, благодаря которой я теперь свожу концы с концами.

Хотите узнать, чем я, грешный, зарабатываю себе на жизнь?

Не скажу.

А, впрочем, если вам интересно… Только Моминой не проболтайтесь:

Я пишу эротические романы под псевдонимом Гортензия Пучини.

Не приходилось читать?

Издательство „Роса".

Евлахов познакомил меня с будущим издателем. Это был огромный детина с лохматой бородой и руками скульптора. Он дал почитать мне текст трудового соглашения.

– Но ведь даже профессиональные машинистки получают больше, – возмутился я.

Это его ничуть не смутило.

– Так с тебя и спросу меньше, чем с машинистки. Никакого стиля не требуется. И литературного языка тоже. Всяких там прибамбасов: идеи, художественных средств. Побольше плоти и действия: одно большое влагалище, в которое ты окунаешь читателя на первой странице, а, выныривая, он уже видит слово: „Конец". Тебе даже позволительно делать опечатки – в отличие от машинисток. Только знай себе, гони объем.

Я потом набросился на Евлахова:

– Меня впутал в эту авантюру. Почему бы тебе самому не попробовать?

– Да я вроде, наоборот, как собака Павлова, сначала испытываю все на себе.

Выяснилось, что он тоже вкалывает на этой плантации: ваяет эротические романы под именем Грета Мерлоу.

Весь этот эротический бред величали в издательстве проектом. А само издательство – другими словами, литературный бордель „Роса" – находилось на Лермонтовской, в пяти минутах ходьбы от моего нынешнего дома.

Я поделился с Евлаховым своим наблюдением, что у издателя руки скульптора.

– А я думаю, что он просто заядлый онанист. И что он онанирует на мои романы. Я даже допускаю, что проект специально для того и был задуман.

– И после этого ты продолжаешь писать? – не без уважения спросил я его.

– Есть-то хоца.

– Ты же питаешься одним дерьмом. – Это было еще до того, как я взялся носить ему еду.

– Дерьмо тоже денег стоит.

Кстати, когда от него ушла жена, он признался мне, что тоже занялся онанизмом. И что теперь эта работа ему – в струю. Раньше мы писали по роману в месяц. Теперь он перешел на два. И эта макулатура, между прочим, замечательно выглядела полиграфически.

Я рассказал ему, что Онан – это библейский персонаж, один из сыновей Иуды, и что за недостойную практику подобным образом освобождаться от семени Бог жестоко покарал его. Однако Тольку это нисколько не впечатлило.

Думаю, что не так уж Евлахов и обожает свою супругу. И что не любовь к ней привела его к бредовой идее свести счеты с жизнью. Скорее всего он просто смертельно устал от онанизма.

Мои книги с дарственной надписью красовались у него на видном месте. (Имеются в виду те романы, о которых упоминала Момина. Свои эротические опусы мы не сохраняем, причитающиеся нам авторские экземпляры тут же отправляются в мусорные баки.) А вот собрание сочинений Виктора Середы я обнаружил под самым потолком.

– Я возьму почитать Середу и все, что у тебя есть Виктора Момина, – сообщил я ему.

Сегодня я был единственным человеком, кому он доверял книги.

– Сразу все? – поинтересовался он.

– Ну да.

– А с чего это вдруг ты заинтересовался Виктором Моминым?

– Просто захотелось перечитать.

Он с подозрением уставился на меня. С таким явно выраженным подозрением, что мне это не понравилось. Не мог же он о чем-то догадываться.

Впрочем, он тут же со вздохом махнул рукой:

– Ладно, бери.

И, придвинув стремянку, достал книги, которые затем аккуратно сложил в мою целлофановую сумку. Вид у него снова сделался кислым. Хотел, чтобы я отправил его на тот свет, а книги жалеет!

Надо бы написать об этом рассказ – о здоровых человеческих инстинктах, которые не подводят нас никогда.

Я немного поразмышлял о том, нуждается ли Толька в плотной опеке. И пришел к выводу, что если уж он втемяшил себе в голову, что на том свете ему будет лучше, никакая опека тут уже не поможет.

В коридоре стояли два чумазых ведра, в которых он таскал уголь из подвала.

– Заведи себе, в конце концов, женщину, – сказал я. – Подойди на улице к первой встречной и прочти ей стихотворение про жабу. И она твоя.

– Ну да, – захныкал он. – Можно подумать, что все это так просто: подойди, прочти. Станет она меня слушать. Вот если бы у меня было на что сводить ее в кабак… А стихи… Кому они теперь нужны?

Поэт, обремененный комплексом неполноценности в отношении женщин! Вам когда-нибудь такое встречалось?

– Это для телок известного пошиба нужен кабак. А ты подойди к женщине достойной во всех отношениях. И потом, чем ты рискуешь? Ну треснет она тебя тремя фазами. Так ты ведь, по-моему, только об этом и мечтаешь.

В тех случаях, когда Евлахов и издатель фирмы „Роса" прибегали к помощи эротических романов, я предпочитал обращаться к Еве. Это была тридцатичетырехлетняя уже видавшая виды проститутка, и ее можно было без проблем вызвать по телефону. Трудилась она в одиночестве, на свой страх и риск, и за то время, что я ее знал, ее несколько раз избивали до полусмерти. Я настоятельно рекомендовал ей завести сутенера, а в ответ она предлагала мне руку и сердце. Ей почему-то взбрело в голову, что я для нее – наиболее подходящая пара. Может она была права. В свободное от работы время она писала статьи по сексопатологии. По образованию она и была сексопатологом.