Европолис - [93]

Девушка застыла, словно ее застали на месте преступления. Ей хотелось убежать, спрятаться, но бежать было некуда.

Доктор взял ее за руку и увлек в угол, к пустому столику.

— Расскажи мне, как у тебя дела, как ты сюда попала.

— А что было делать? Отец умер. Ниоткуда никакой помощи. Мне предложили поступить сюда танцовщицей.

— А Нягу ты больше так и не видела? Он тебе ничего не писал?

— Ничего… — промолвила девушка. На глазах у нее навернулись слезы, и она зашлась сухим кашлем.

— Ты была больна? Почему ты так похудела? — И доктор, охваченный жалостью, стал внимательно разглядывать ее.

Эвантия словно увяла, глаза у нее ввалились, а на скулах рдели два красных пятна…

— В больнице у дяди Томицэ ты была?

— Несколько месяцев назад он уехал за границу.

— Завтра приходи в больницу. Я тоже там буду. Хочу тебя осмотреть. Ты должна беречься. Здешний климат влажный, эта влажность плохо влияет на легкие.

Вдруг Эвантия вздрогнула; раздался сигнал, призывающий ее на сцену. Настал ее выход.

Вытерев слезы, она покорно отправилась исполнять свои обязанности. Доктор мрачно вернулся к столу, где пировали моряки.

Другой стол, почти у самой сцены, был отведен для пароходных агентов, людей, имеющих вес в портовой торговле. Многие из них знали Эвантию с первого дня, когда она ступила на берег Сулины, но никто не мог приблизиться к ней. Все пожирали ее глазами. Кое-кто, распаляемый похотью, готов был заплатить любую цену, чтобы овладеть ею именно потому, что она вела себя столь неприступно. Эвантия осторожно обходила столы, где видела знакомые физиономии, потому что вместе с деньгами, которые бросали на тарелку для сборов, ей отвешивали грубые комплименты, отпускали соленые шуточки, преследовали ее нежными словами или нахальными непристойностями.

Эвантия научилась никому не отвечать. Она шла, улыбаясь, и благодарила, не произнося ни одного слова.

В этот вечер, едва она сошла со сцены, как почувствовала, что кто-то схватил ее за руку. Она повернула голову. Спиру Караянис, красный, налившийся кровью, с блестящими глазами, потянул ее к своему столу.

— А ко мне не подойдет Черная Сирена?

— Нет! — ответила девушка, пытаясь вырваться от него.

— Видишь, как все получилось! Если бы ты была ласковей, когда приходила ко мне, то не попала бы в кафешантан.

— Скажите, чего вам от меня надо? — гневно спросила девушка глядя прямо ему в глаза.

— Ты сама прекрасно знаешь, что мне надо…

За столом пароходных агентов раздался громовой хохот.

Вдруг Эвантия изогнулась, с быстротою молнии схватила со стола стеклянный сифон и ударила им Караяниса прямо по голове.

Разразился скандал. Все вскочили на ноги.

Эвантия металась в кругу агентов, которые старались вырвать у нее из рук сифон. Как и всегда, в одно мгновение образовалось две партии.

— Гнать ее отсюда! Сумасшедшая! Бешеная! Убийца! — вопили за столом агентов.

— Правильно сделала! Хороший урок! Научит уму-разуму! Зачем к ней приставал? — кричали, в свою очередь, моряки.

Среди всеобщего шума Клапс бросился на помощь девушке. За ним последовал маэстро Жак, который, как великан, прокладывал себе путь среди кричащей толпы, раздвигая людей руками и животом.

Своей атлетической силой и огромной массой он подавлял всех, кто попадался ему на пути. Добравшись до Эвантии, он поднял ее, как ребенка, над головами и пронес между столов прямо к выходу.

Залитого кровью Караяниса подняли с пола и вынесли на улицу. Половина зала опустела.

Скандал утих, но у кассы еще продолжался горячий спор. Разъяренная хозяйка дома, мадам Лола, упорно твердила:

— Так дальше не пойдет! Эта негритянка творит, что хочет! От нее одни скандалы!

— Я не позволю никому касаться этой девушки, — торжественно заявил Жак, весь побагровевший от гнева.

— Этого еще не хватало! Ты что здесь, самый главный? Что это за штучки? Что делают все артистки, должна делать и она. Здесь не благотворительное заведение. Она должна работать, как и все остальные.

Стараясь все уладить, хозяин льстиво заглядывал Жаку в глаза и тянул его за рукав к роялю, где для него была приготовлена откупоренная бутылка настоящего коньяка «Мартель», три звездочки.

Маэстро, все еще взволнованный, тяжело опустился на табурет, осушил три рюмки коньяку, зажег сигару и начал легко перебирать клавиши рояля.

Было слишком жарко. Он вытер пот со лба и распахнул душивший его ворот рубашки.

Он принялся было снова играть, но после нескольких аккордов остановился: сигара выпала у него изо рта.

Жак с трудом наклонился, чтобы поднять ее, и… не встал. Грузно сполз он с табурета на пол. Кто-то из офицеров вскочил, чтобы помочь ему, думая, что он пьян и не может сам подняться.

— А ну, маэстро! Что ты ищешь на полу? Или ты потерял трубку…

Сделав еще усилие, чтобы поднять Жака, офицер испуганно выпрямился.

— Доктор, скорей сюда! Посмотрите, что с ним. Кажется, ему плохо.

Все столпились вокруг. С великим трудом удалось поднять массивное тело. Когда водрузили его на рояль, несколько мгновений струны тихо вибрировали внутри инструмента.

Доктор распахнул на груди рубашку и начал ощупывать.

— Кровоизлияние в мозг… Не видите, какая у него короткая шея, к тому же он сангвиник…