Европейские поэты Возрождения - [20]

А мачты ствол уже в пучине плавал.

— Макон! — кричит Широкко. — Помоги нам! —

Он мачту приспособил запасную

И дал опять надуться парусинам,

К ней подвязав квадратину льняную.

Вдруг новый шквал промчался по пучинам

И руль сорвал и кинул в хлябь морскую.

Несчастный рулевой свой пост покинул:

И охнуть не успел, как в море сгинул.

Квадратину льняную оборвало,

Все вихрь поразметал в своем напоре.

И от бизани тоже толку мало,

Хоть спущена была. А тут, на горе,

С кормы нежданно хлынули два вала,

И палубу опять покрыло море,

И кормчий сам давал свистки напрасно, —

Бывает так всегда, когда опасно.

Ужасен был простора вид кипучий,

Громады воли вставали вдруг горою,

Не разберешь, то воды или тучи.

Подкидывало судно над волною

Так, что и нос терялся в пенной круче,

Так встряхивало судно, что порою

Вот-вот казалось — скрепы разомкнутся;

И скрип и стон, смешавшись, раздаются, —

Так стонет плоть больная, жить не рада.

Ревет все пуще море. Вот дельфины,

Как на лугу пасущееся стадо,

Из бурных волн показывают спины…

Моргант все черпал, хоть не до упада, —

Что ветр и гром для дюжего детины!

Не сдастся морю — видывал он виды! —

И от небес не ожидал обиды.

Тут на колени встал Роланд. Рыдали

Ринальдо с Оливьером, в страхе оба.

Обеты Вельо с Ричардетто дали

Дойти босыми до господня гроба,

Коль пощадит их буря, — да едва ли!

Уж им могилы виделась утроба.

И впрямь в пучине сгинуть не пришлось бы!

Тогда к чему моленья все и просьбы?

Широкко слышит: «Пресвятая дева!» —

И примечает сложенные руки.

И рвется брань мерзейшая из зева: —

Христомоляне!.. Знаю я их штуки.

Поверь мне, грек, не избежать нам гнева

Небесного, пока здесь эти суки.

Макон послал нам бедствие такое,

Чтоб вразумить невежество людское.

Не спрашивай, как при таком бесчестье

В ноздре Ринальдо разом засвербило.

— Стой! — закричал он, — бестия из бестий!

Узнаем, чья возьмет: Христова сила

Иль Магометка с Аполлошкой вместе?

Тебя немало по волнам носило,

Так и ныряй по доброй воле, либо

Спихну тебя — и угощайся, рыба!

Широкко говорит: — Я здесь по праву

Хозяин. — А Моргант — Ринальдо: — Что же

Над ветром ты не учинишь расправу?

Сам дурня сброшу, коль тебе негоже. —

Ринальдо тут же дурню дал на славу

В лоб два щелчка, чтоб тот не лез из кожи, —

И с головой его покрыло море.

Смирились волны и утихли вскоре.

Тут моряки раскрыли рот широко,

В лицо Ринальдо и взглянуть робея.

И, словно бы послушавшись урока,

Поторопилось море стать добрее.

Моргант же вмиг пристроился у фока

И руки распростер, как будто реи.

Он словно столб торчал под небесами,

С тугими управляясь парусами.

Грек поспешает к носу, видя это,

И смех все пуще разбирает грека:

Ни одного нет нужного предмета,

Взамен всего он видит — человека.

— Вот чудеса! Изъездил я полсвета,

Подобного ж не видывал от века. —

Роланд смеется: — Этому созданью

Легко быть разом фоком и бизанью!

Где сам Моргант, там отложи тревогу.

Он с парусом так ловко управлялся

(К тому же ветер подавал подмогу),

Так направленья верно он держался,

Хоть отдыхал порою понемногу,

Что наконец и берег показался,

И в порт они приплыли безопасный

С попутным ветром, при погоде ясной.

Но знают все: завистлив Рок и жаден.

Пока Моргант за всех один трудился,

Нежданно кит, одна из тех громадин,

Что губят корабли, в волнах явился,

Свирепый, подплывал — будь он неладен! —

И на хребет поднять уж судно тщился, —

И затонула б хилая посуда,

Когда б Моргант не обезвредил чуда.

— Кита ничто отсюда не прогонит,

В него мы понапрасну ядра мечем, —

Вступился грек, — что ж делать, судно тонет,

Своей беде уже помочь нам нечем. —

Вдруг судно кит как двинет, как наклонит!

Не справиться тут силам человечьим,

И с гибелью уж не было бы сладу,

Когда б Моргант не оседлал громаду.

Теперь, когда Моргант почти до порта

Доправил всех дорогой не окольной,

— Сам не умру, — сказал, — какого черта!

Да и корабль спасу, я — сердобольный! —

Тем временем Ринальдо из-за борта

Ему язык просунул колокольный.

И стал Моргант башку дубасить зверя,

И раскроил, как циркулем отмеря.

Маркантонио Раймонди (ок. 1480–1534).

Поэзия. По композиции Рафаэля (1510–1515). Резец.

ПИСТОЙЯ [35] Перевод Евг. Солоновича

«На лавры притязая, стар и млад…»

На лавры притязая, стар и млад

Пустопорожние рифмуют строчки

И на Парнасских склонах рвут цветочки,

Сорвав на Геликоне весь салат.

Орфей, негодованием объят,

Разнес злодейку-лиру на кусочки,

И в горе мать: «Что с нами будет, дочки?

Они семейство наше разорят.

Проклятых птиц не подпускайте к саду,

Что на бесплатный претендуют стол

За карканье скрипучее в награду».

Облюбовав потяжелее кол,

Орфей устроил на певцов засаду,

И я в ногах спасение нашел.

Едва я в дом вошел,

Я сел орлом, подставил зад сонетам

И, право, не раскаиваюсь в этом.

«Ну что, какие новости, сосед?..»

— Ну что, какие новости, сосед?

— Последняя — из жизни Ватикана:

У папы сын. Еще не слышал? Странно.

— А что сказал апостольский Совет?

Что прецедентам много сотен лет

И это, мол, не оскорбленье сана.

При наших бедах лишь кричать: осанна!

Прекрасное лекарство. Разве нет?

— Невероятно: пастырь делит ложе!..

— Однако у Петра была жена

И дочка. — От него? — А от кого же?

— Ай да святые! Вот тебе и на!

Ну что же, не зевай, наместник божий,

Коль не переменились времена!