Европейские негры - [39]

– Не бойтесь, тихо сказал Форбах, становясь перед свечею, чтоб свет её не падал на замочную скважину.

Шаги приближались. Подошедший человек несколько раз стукнул в дверь, подавая знак, чтоб отворили. Но дверь не отворялась, и он, подождав с минуту, пошел прочь, с досадою ворча какие-то невнятные слова.

– Опасность миновалась, сказал граф, когда шаги совершенно затихли в отдалении. – Продолжайте ваш рассказ.

Девушка пересказала коротко то, что мы уж знаем, умолчав, однако, подробности о месте, в котором видела она неизвестного человека. – Я во всяком случае обязана ему благодарностью, сказала она: – его условия тяжелы, но он спас меня от участи, которая была бы еще тяжеле. Не требуйте же, чтоб я выдавала его на погибель.

– И однако ж, выдавали вы свою госпожу, которая также добра к вам? сказал граф.

– Пожалейте меня, я была в крайности! проговорила девушка, закрывая лицо руками: – но поверьте, я говорила о ней только мелочи, из которых нельзя было извлечь ничего. Меня и так каждый раз упрекали, что я не умею отвечать ни на один важный вопрос. Тот, вместо которого вы пришли, требовал, чтоб я хвалила его своей госпоже. Я этого не делала, потому что знаю его дурные мысли. Я не такая дурная девушка, как вам может казаться. Я говорила только то, что могла бы сказать всякому, не вредя своей госпоже. Нет, я не выдам ее никому, ни даже вам, хотя, впрочем, вы и сами не станете выведывать о ней у меня.

– Почему ж я не стану выведывать?

– Потому что она сама, верно, сказала бы вам, если вы захотите что знать.

– В-самом-деле? с улыбкою сказал восхищенный Форбах. – Но возвратимся к делу. Что ж было после того, как вы имели ночью разговор с этим человеком, имени которого не знаете и который обещался доставить вам место?

– На следующее утро мне дали приличное платье, дали также инструкцию, как я должна отвечать на вопросы о моей прежней жизни, посадили меня в карету, привезли в какой-то дом, где я должна была сидеть в передней, куда и принесли мне письмо к одному знатному господину. Я отправилась к нему, и он уж дал мне рекомендательное письмо к фрейлейн фон-Сальм.

– Кто ж такой этот господин, которого вы называете знатным?

– Барон фон-Бранд.

– Странно! сказал Форбах: – об этом надобно подумать. Чтоб не возбуждать никаких подозрений, продолжайте исполнять обязанности, возложенные на вас человеком, с которым говорили вы ночью. Я уверен, что вы не измените своей госпоже. Если потребуют от вас чего-нибудь более-важного, не удовольствуются невинными сплетнями, которыми отделывались вы до сих пор, уведомьте об этом меня: тогда мы посмотрим, что нам делать. До тех пор будем выжидать; быть-может, я успею открыть нити этой интриги. Я верю вам, не обманите же моей доверенности, не измените вашей госпоже. Прощайте.

Тихо прошел Форбах по знакомым галереям, взял в адъютантской комнате свой плащ и задумчиво поехал домой. Более всего странным казалось ему, что в этой загадочной истории замешано имя барона Бранда. «Возможно ли» думал Форбах: «чтоб пустота и легкомысленность были в нем только маскою, за которою скрывается такая удивительная энергия, такой могущественный ум? Но пусть это так; с какою же целью быть ему в союзе против Евгении фон-Сальм?… Впрочем, последнее легко объяснить тем, что он дружен с герцогом и старается сблизиться с ним еще короче. Но нет, мои подозрения против барона неосновательны: он мог рекомендовать горничную, ничего не зная об интригах; он мог быть обманут. Однако ж, иные находят, что барон лицо сомнительное и подозрительное. Не далее, как нынче, гофмаршал говорил, что не считает его истинным аристократом. Потом… кто это?… да, Артур, рассказывал мне, что также подозревает барона в загадочных похождениях. Надобно обдумать и разузнать».

Часть третьи и последняя

I. Избавление

Шеллингер, театральный портной, живший, как, может-быть, еще помнит читатель, в доме, где находилось заведение для прокормления безродных детей, исполнил поручение Ричарда: разузнать, не в это ли заведение принесен двухлетний малютка крестьянкою, по фамилии Бильц. Дитя, которое было показано умершим, но вместо которого был похоронен другой младенец, в-самом-деле было спрятано сюда. Смелый Ричард подговорил нескольких приятелей помочь ему возвратить малютку матери. Приготовления эти потребовали довольно времени. Наконец все было устроено, и через несколько дней после нового года Ричард Гаммер, Шеллингер и несколько их союзников вошли вечером в сад, примыкавший к этому полуразвалившему ся дому, стоявшему в одном из самых узких и пустых проулков города. Катарина уже давно бродила тут, дожидаясь их.

– Исполните же свою роль, Шеллингер, сказал Ричард: – помните, что вам надобно делать: вы войдете к Шламмеру, постараетесь как-нибудь завесть ссору, и как-только они нападут на вас, вы начнете кричать, мы прибежим на помощь, и во время этой суматохи Катарина осмотрит детей, найдет своего ребенка и унесет его. Помните же вашу роль.

Шеллингер вошел в дом. В первой комнате сидел, по обыкновению, хозяин, Шламмер, бледный и чахоточный мужчина лет пятидесяти, ремесло которого было покупать краденые вещи. Подле него стоял молодой человек, одетый с претензиями на щеголеватость, один из клиентов хозяина, мелкий вор, поселившийся на квартире у Шламмера. Из соседней комнаты слышался плач детей и голос жены Шламмера, бранившей малюток и унимавшей крик их ударами плётки. Эта достойная женщина, почти всегда пьяная, помогая мужу сбывать с рук купленные вещи, посвящала свои досуги надзору за пятью или шестью малютками, из которых старшему было около шести лет, а двое или трое были младенцы, еще неумевшие ходить и лежавшие на грязных кроватках. Г-жа Шламмер занималась теперь тем, что наказывала плёткою старшего мальчика, который с отчаянием защищался от своей мучительницы зубами и ногтями. Муж и его собеседник, не обращая никакого внимания на эту привычную для них историю, рассуждали о предмете, по- видимому, очень-интересовавшем обоих.