Европейские негры - [14]

В контору вошел молодой человек, уже знакомый читателю под именем Артура. Не успел он снять шляпы, как Блаффер бросился к нему на встречу с лживостью и любезностью кота, выманивающего подачку. «Ах, это вы, господин Эриксен! Как вы пунктуальны! Вы меня чрезвычайно одолжили. Сделайте милость, вот стул…»

Артур осмотрелся, и заметив незнакомого человека, взглянул на хозяина, который увидел необходимость познакомить их друг с другом. – Это господин Штайгер, один из моих переводчиков; г. Штайгер, рекомендую вам г. Артура Эриксена, одного из даровитейших наших художников. Германская живопись многого надеется от его таланта.

Эриксен несколько покраснел и бросил недовольный взгляд на книгопродавца, чтоб показать, будто-бы его привели в краску незаслуженные похвалы и скрыть настоящую причину; он давно знал в лицо отца Клары и рассчитывал познакомиться с ним у Блаффера.

– Мне очень-приятно будет с вами познакомиться, сказал он, протягивая руку старику: – вы, кажется, собирались уйти, прибавил он, потому что Штайгер действительно пробирался уже к двери: – но будьте так добры, останьтесь с нами: ваши советы будут нужны при нашем разговоре с г. Блаффером.

Старик был удивлен любезностью человека, который, судя по платью и манерам, принадлежал к высшему обществу. Книгопродавец пожал плечами и предложил Эриксену стул. Живописец, видя, что в комнате только два стула и Штайгер продолжает стоять у дверей, резко сказал мальчику: «Подай господину стул, или ты не понимаешь?»

Книгопродавец покорчился, но в ту же минуту стул был принесен из соседней комнаты. Конторщик воротился, услышав голос Эриксена, и в первый раз в-течение дня улыбнулся, кланяясь ему.

– Г. Эриксен пригласил вас, Штайгер, остаться при нашем разговоре; послушайте же, в чем дело, сказал Блаффер, когда все сели: – г. Эриксен так добр, что соглашается украсить своими превосходными рисунками ваш перевод. Как вы думаете: делать нам по рисунку к каждому ливрезону, или давать по одному рисунку к двум выпускам? Что вы скажете, Штайгер?

– Если сделать по рисунку на каждый лнврезон, это будет стоить довольно-дорого, робко заметил старик.

– За издержками г. Блаффер не остановится, лишь бы вышло хорошо, сказал Артур: – притом же, я даю ему рисунки почти задаром. Он меня просил, а мне самому хотелось испытать себя в этом роде.

– Для вас это дешево, а для меня большие деньги при нынешних обстоятельствах, сказал Блаффер: – но точно, за деньгами я не стою. Итак при каждом ливрезоне будет по рисунку?

Артур кивнул головою.

– Стало-быть, дело наше кончено. Готовьте же скорее перевод, г. Штайгер и до свидания.

– Что вы? сказал Артур: – напротив, мне еще нужно посоветоваться с г. Штайгером о сюжетах для рисунков. Ведь мы, конечно, возьмем не те сцены, которые иллюстрированы в английском издании. Вы позволите мне просить вашего совета в этом деле, г. Штайгер?

– Конечно, он зайдет к вам, сказал книгопродавец.

– Когда же я могу застать вас дома, г. Эриксен? прибавил старик.

– Как это можно, чтоб я согласился отнимать у вас на такие путешествия драгоценное для вас время! с жаром возразил Артур. – Мы, художники, любим бродить по городу, и если вы… скажете ваш адрес и время, когда я могу удобнее быть у вас… я с величайшим удовольствием буду у вас.

– Для меня это будет большою честью; но я живу далеко, в Столярной Улице, в доме под нумером 40-м, в пятом этаже. Дома вы застанете меня, когда вам угодно, потому что я почти никуда не выхожу, разве только часу в первом после обеда.

Между-тем Бейль подошел к столу, у которого сидел живописец, успевший во время разговора набросать несколько эскизов, и, будто нагнувшись, чтоб рассмотреть их, конторщик шепнул Артуру: – Спросите, будто невзначай, сколько ему дают за перевод.

– Кстати, сказал с рассеянным видом живописец: – много вы переводите? ведь это, я думаю, выгодное занятие? Сколько вы, например, получаете за печатный лист?

Блаффер нахмурился, конторщик сделал веселую гримасу, а мальчик разинул рот от удивления и восторга при этом вопросе.

– Плата за лист бывает различна, смотря по формату и трудности книги и достоинству перевода, поспешил перебить книгопродавец: – по вообще, работая прилежно, можно в месяц получить довольно.

– Итак, здесь важнее всего время, продолжал живописец, с поразительною верностью очертив несколькими штрихами портрет Блаффера: – вы, конечно, работаете как нельзя прилежнее, г. Штайгер; во сколько же времени переводите вы печатный лист?

– Я… как вам сказать… с нерешительностью проговорил старик, заметив досаду Блаффера, гневно передвигавшего по столу линейку.

– Неужели вас это так интересует? перебил опять книгопродавец. – Пойдемте в мой кабинет и условимся там о наших рисунках; а я, пожалуй, расскажу вам и о том, как и за какую плату переводят.

– Да позвольте же говорить г. Штайгеру! холодно отвечал живописец: – ведь когда вы приходите в контору батюшки справляться о биржевых курсах, никто не старается отклонить ваши вопросы. Я вас прошу, г. Штайгер: скажите мне, как вы работаете и во сколько времени переводите печатный лист?

– Я встаю в четыре часа и работаю до семи, когда просыпаются дети и начинают просить завтрака, но они меня не отрывают от дела до девяти часов, когда Клара, моя старшая дочь, уходит из дома. Тогда я должен, вместо неё, смотреть за детьми, которые беспрестанно мешают работе. Но к двенадцати часам Клара возвращается, мы обедаем и я до часу отдыхаю. Потом опять работаю часов до девяти или десяти, иногда и до одиннадцати.