Европейская поэзия XIX века - [33]

Шрифт

Интервал

Веселый сборщик податей

Дудел на дудочке своей

Мотивчик песни путевой:

«Ах, за рекою, за горой».

Когда с дорожным рюкзаком

Я покидаю милый дом,

Я слышу дудку давних лет

И музыканта вижу след.

Помедли, друг, нам по пути,

Мне путевую подуди —

Ты знаешь сам, на целый свет

В дороге лучшей песни нет.

И лишь угрюмый дурачок

Без песни ступит за порог —

Ведь ни за тридевять земель

Пути не оправдает цель.

Налево путь, направо путь,

Но, право же, не в этом суть,

Раз люди, судя но всему,

В конце приходят ни к чему.

Пойдем куда глаза глядят,

Куда влечет огнем закат,

Куда приятели зовут,

И долг велит, и гонит труд.

Я верю, каждый будет там,

Куда всю жизнь стремится сам

При свете дня, во тьме ночной,—

«Ах, за рекою, за горой».

* * *

«Бесконечного неба сиянье…»

Перевод В. Рогова

Бесконечного неба сиянье

Ширилось, и в ночи

Увидел я: ангелы-звезды

Мне лили скорбь и лучи.

Они далеки, словно небо…

Свет праздных звезд в вышине,

Сверкающих, мертвых, безмолвных,

Был хлеба дороже мне.

За ночью ночь мое горе

Отражала морская мгла,

Но в сумерки я вгляделся,

И ко мне звезда низошла.

РОМАНС

Перевод А. Сендыка

Я кольца, и брошки, и радость твою

Из песен и лунных лучей откую.

Для нас я воздвигну волшебный покой

Из зелени леса и сини морской.

Я дом уберу, приготовлю еду,

А ты над рекою в прекрасном саду

Постелешь постель и ногою босой

Коснешься травинок, умытых росой.

И будет нам петь голубая вода,

Как, может, не пела еще никогда…

И станет нам наша обитель родней

Зовущих уйти придорожных огней.

РОЖДЕСТВО В МОРЕ

Перевод А. Сергеева

Снасти обледенели, на палубах сущий каток,

Шкоты впиваются в руки, ветер сбивает с ног —

С ночи норд-вест поднялся и нас под утро загнал

В залив, где кипят буруны между клыками скал.

Бешеный рев прибоя донесся до нас из тьмы,

Но только с рассветом мы поняли, в какой передряге мы.

«Свистать всех наверх!» По палубе мотало нас взад-вперед,

Но мы поставили топсель и стали искать проход.

Весь день мы тянули шкоты и шли на Северный мыс,

Весь день мы меняли галсы и к Южному вспять неслись.

Весь день мы зазря ладони рвали о мерзлую снасть,

Чтоб не угробить судно да и самим не пропасть.

Мы избегали Южного, где волны ревут меж скал,

И с каждым маневром Северный рывком перед нами вставал.

Мы видели камни, и домики, и взвившийся ввысь прибой,

И пограничного стражника на крыльце с подзорной трубой.

Белей океанской пены крыши мороз белил,

Жарко сияли окна, дым из печей валил,

Доброе красное пламя трещало по всем очагам,

Мы слышали запах обеда, или это казалось нам.

На колокольне радостно гудели колокола —

В церковке нашей служба рождественская была.

Я должен открыть вам, что беды напали на нас с рождеством

И что дом за жилищем стражника был мой отеческий дом.

Я видел знакомую комнату, где тихий шел разговор,

Блики огня золотили старый знакомый фарфор;

Я видел старенькой мамы серебряные очки

И такие же точно серебряные отца седые виски.

Я знаю, о чем толкуют родители по вечерам,—

О тени семьи, о сыне, скитающемся по морям.

Какими простыми и верными казались мне их слова,

Мне, выбиравшему шкоты в светлый день рождества!

Вспыхнул маяк на мысе, пронзив вечерний туман.

«Отдать все рифы на брамселе!» — скомандовал капитан.

Первый помощник воскликнул: «Но корабль не выдержит, нет!»

«Возможно. А может, и выдержит», — был спокойный ответ.

И вот корабль накренился, и, словно все оценив,

Он точно пошел по ветру в узкий бурный пролив.

День штормовой кончался на склонах зимней земли;

Мы вырвались из залива и под маяком прошли.

И когда на открытое море нацелился нос корабля,

Все облегченно вздохнули, все, — но только не я.

Я думал в черном порыве раскаянья и тоски,

Что удаляюсь от дома, где стареют мои старики.

ГАДАЛКА

Перевод А. Сергеева

Я говорю гадалке: «Что-то никак не пойму,

Отчего я люблю все вкусное, а невкусного в рот не возьму?

Отчего у мота веселый, а у жмота печальный вид?»