Европейская новелла Возрождения - [253]

Тут мы пропустим два года, в течение коих прекрасная Берта жила как дочь и помощница в семье лесничего, и поглядим, каково живется предательнице Фьямете. За все эти два года никто не заподозрил ее и не изобличил, все почитали ее Бертой, подлинной и законной императрицей, а помогло этому то, что родичей своих, тех самых, которым она приказала убить прекрасную Берту, она тайно умертвила ядом. Но предательство и тайна долго не дружат, и вот все открылось таким образом. Граф Мельгарский, выздоровев после долгого и упорного недуга, надумал вместе с женой своей графиней поехать в Париж повидаться с любимой дочерью императрицей. Едва прослышала вероломная Фьямета о приезде мнимых своих родителей и поняла, что предательство ее и обман могут стать явными и очевидными, решила она прибегнуть к хитрости: прикинулась, будто больна неким неслыханным недугом, который причиняет, мол, столь великую меланхолию, что больному становится нестерпим свет, и естественный и искусственный, и чувствует он себя немного лучше, лишь постоянно пребывая в темноте; если же в ее покой случайно проникал луч света, она поднимала крик, словно ее пытали; мало того, она еще притворилась, будто и говорить для нее мука смертная, и, разумеется, все старались угодить ей и исполнять ее волю. Так надеялась Фьямета остаться неузнанной графом и графиней Мельгарскими и неслыханным недугом своим задала трудную задачу лучшим врачам тамошнего университета[396]. Император же, узнав о приезде своих богоданных родителей, весьма обрадовался, надеясь, что их присутствие поможет мнимой императрице обрести здоровье. И вот послал он навстречу гонца приветствовать их и сообщить о недуге, овладевшем их дочерью; но гонец встретил гостей уже у ворот Парижа, когда они с великой пышностью и почетом въезжали в город.

Император вышел навстречу со всею знатью столицы и всеми горожанами; а граф с супругой, лишь только прибыли во дворец, пошли проведать императрицу и стали упрашивать ее, чтобы она хоть на мгновение потерпела свет свечи в своем покое; она же ни за что не соглашалась, только громко кричала в ответ на все их просьбы, — ведь ей важно было остаться неузнанной. Все же граф и графиня из недолгого разговора с ней догадались и поняли, что она — не их любимая и милая дочь Берта, но, ничего об этом не сказав, постарались пощупать ее ноги, дабы обрести полную уверенность, ибо, как я уже говорил, у Берты одна нога была больше другой. Окончательно удостоверившись, что это Фьямета, служанка Берты, они рассудили так: раз император считает ее законной своей супругой, то, верно, причиной этому любовные чары и, видимо, император под их влиянием тайно велел умертвить Берту, подлинную свою жену, и, чтобы скрыть это, он и держит Фьямету в постели, выдавая ее за больную. И чем больше размышляли граф и графиня об этом деле, тем больше винили они ничего не ведавшего императора и наконец положили возвратиться в свои земли, намереваясь собрать большое войско и с помощью и поддержкой многих князей объявить императору войну за несправедливость, учиненную их дочери. Император же, не понимая, в чем дело, думал, что недовольство тестя и тещи вызвано недугом их дочери; так рассуждая и зная, что они собираются вскоре уехать, он решил развлечь их знатной охотой, ибо никакие иные празднества в таких обстоятельствах не подобали. И вот, по настоянию императора, отправились они на охоту.

Не стану описывать роскошное убранство охотников, поглядим лучше, что было их самой богатой добычей. А случилось так, что в разгаре приятной этой забавы, когда со сворами проворных и усердных гончих и борзых одни гнались за щетинистым вепрем, а другие за рогоносным оленем, старый император, преследуя раненого медведя, отдалился от всех остальных. И так как багряный сын Латоны[397] уже задергивал золотые свои завесы, а богиня Теллус надевала черный плащ, то император укрылся в убогой хижине доброго Липула и его любящей жены Синтии, где, как дочь и помощница, жила прекрасная, но злосчастная Берта. Добрые старики, увидев в своем доме императора и властелина большой части света, были в смущении от столь великой милости и огорчились, что могут предложить великому государю лишь самое бедное и скромное угощение; однако император, всегда пекшийся о том, чтобы смирение увеличивало цену прочих его добродетелей, присел на деревенский табурет и попросил всего лишь попить, ибо больше всего его донимала жажда. Добрый Липул приказал Берте как самой проворной и учтивой в семье напоить гостя, что она и сделала с большой охотой, зная, что прислуживает истинному своему мужу; и когда она с опущенными глазами и смиренным гидом подносила ему питье, старый император взглянул на нее, и от этого взгляда вспыхнула в нем нежность и страсть, побудившая его заговорить с ней; он спросил, чья она дочь, и в ответ услыхал, что, мол, она дочь Липула и Синтии; тогда император стал ее уговаривать спать с ним этой ночью, королевским своим словом клянясь, что осыплет ее милостями; она ответила, что королевскому его слову верит и почитает это великой честью, однако исполнит его желание лишь с соизволения отца своего Липула и матери Синтии; император тотчас подозвал их и потихоньку спросил, согласны ли они, чтобы их дочь Берта легла с ним; они же, уверенные в ее целомудрии и в том, что она никогда не пойдет на такое, отвечали, что согласны; тогда император подозвал Берту, и она тут же, при них, дала согласие, которое они выслушали, скрывая огорчение и дивясь столь легкомысленному и непристойному поведению Берты, которую считали женщиной благочестивой и добродетельной. И Липул сказал своей жене: