Европейцы - [23]

— Всматриваться слишком пристально рискованно! — воскликнула она. — За моим дядюшкой водятся грешки.

Мистер Уэнтуорт смотрел на нее в мучительном недоумении, и все зримые признаки чистой и воздержанной жизни обозначились сейчас в его лице, пожалуй, особенно явственно.

— Вы, дорогой дядюшка, beau vieillard,^[33] сказала мадам Мюнстер, улыбаясь своими иностранными глазами.

— Думаю, вы сказали мне комплимент? — проговорил мистер Уэнтуорт.

— Безусловно, я не первая женщина, которая говорит вам комплимент! — вскричала баронесса.

— Думаю, что первая, — ответил мистер Уэнтуорт, помрачнев. И, повернувшись к Феликсу, тем же тоном добавил: — Прошу вас, не рисуйте мой портрет. У детей есть дагерротип, этого вполне достаточно.

— Я не могу вам обещать, — сказал Феликс, — что не вставлю куда-нибудь ваше лицо…

Мистер Уэнтуорт посмотрел на него, на всех остальных, потом поднялся с места и медленно отошел в сторону.

— Феликс, — сказала Гертруда, нарушая воцарившееся молчание. — Я хочу, чтобы вы нарисовали мой портрет.

Шарлотта, не уверенная в том, что Гертруде следовало это говорить, сразу же посмотрела на мистера Брэнда, дабы законным образом рассеять свои сомнения. Стоило Гертруде что-нибудь сказать или сделать, Шарлотта тут же смотрела на мистера Брэнда, так что у нее был постоянный повод на него смотреть — всегда, как казалось Шарлотте, во имя блага Гертруды. Правда, она всегда и всей душой хотела, чтобы Гертруда поступала правильно, ибо Шарлотта на свой скромный лад была героическая сестра.

— Мы рады будем иметь ваш портрет, мисс Гертруда, — сказал мистер Брэнд.

— Я счастлив, что буду писать такую прелестную модель, — заявил Феликс.

— Ты, что же, душечка, думаешь, что ты такая красотка? — откусывая на своем вязании узелок, сказала свойственным ей безобидно-вызывающим тоном Лиззи Эктон.

— Не потому совсем, что я думаю, будто я красива, — сказала, глядя на всех, Гертруда. — Я совсем этого не думаю. — Она говорила с каким-то нарочитым спокойствием, и Шарлотте казалось очень странным, что она так свободно в присутствии всех обсуждает этот вопрос. — Просто я думаю, что позировать интересно. Я всегда так думала.

— Мне жаль, что тебе больше не о чем было думать, Гертруда, — сказал мистер Уэнтуорт.

— Вы очень красивы, кузина Гертруда, — заявил Феликс.

— Это комплимент, — сказала Гертруда. — Я складываю все полученные комплименты в маленькую копилку со щелью сбоку. Иногда я их встряхиваю, и они бренчат. Их там не так уж много — всего два или три.

— Нет, это не комплимент, — возразил Феликс, — сейчас вы в этом убедитесь — я постараюсь преподнести это не в форме комплимента. Сначала я не думал, что вы красивы. И только потом, постепенно, стал так думать.

— Смотри, как бы твоя копилка не треснула! — воскликнула Лиззи Эктон.

— Я думаю, что позирование для портрета — это род праздности, — сказал мистер Уэнтуорт. — Имя им легион.

— Дорогой сэр, — воскликнул Феликс, — нельзя назвать праздным того, кто заставляет своего ближнего так усердно трудиться.

— Можно ведь рисовать человека и спящим, — подал мысль мистер Брэнд, чтобы тоже принять участие в разговоре.

— Ой, нарисуйте меня, пожалуйста, спящей, — сказала, улыбаясь Феликсу, Гертруда. И на какое-то мгновение закрыла глаза. В последнее время Шарлотта с замиранием сердца ждала, что еще скажет или сделает ее сестра.

Гертруда начала позировать на следующий же день в северной стороне открытой веранды.

— Хотела бы я, чтобы вы рассказали мне, что вы о нас думаете. Какие мы на ваш взгляд? — сказала она Феликсу, как только он уселся перед своим мольбертом.

— На мой взгляд, нет на свете людей лучше вас! — сказал Феликс.

— Вы говорите это, — возразила Гертруда, — чтобы избавить себя от труда сказать что-нибудь еще.

Молодой человек взглянул на нее поверх своего мольберта.

— А что еще я мог бы сказать? Мне, безусловно, стоило бы немалого труда сказать что-нибудь другое.

— Но вы ведь и раньше, наверное, — сказала Гертруда, — встречали людей, которые вам нравились?

— Слава богу, встречал, разумеется!

— И они ведь совсем были на нас не похожи, — продолжала Гертруда.

— Это только доказывает, — сказал Феликс, — что можно на тысячу ладов быть чудесными людьми.

— Вы считаете нас чудесными людьми? — спросила Гертруда.

— Достойными водить дружбу с королями.

Гертруда помолчала.

— Должно быть, можно на тысячу ладов быть унылыми, — сказала она наконец. — Иногда мне кажется, что мы унылы на все тысячу ладов сразу.

Феликс быстро встал и поднял руку.

— Если бы вы только могли удержать на лице это выражение хотя бы на полчаса — чтобы мне его схватить! — сказал он. — Оно удивительно красиво.

— Целых полчаса быть красивой — вы хотите от меня слишком многого! — ответила она.

— Это будет портрет молодой женщины, которая необдуманно дала какой-то зарок, какой-то обет, — сказал Феликс, — и теперь в этом раскаивается.

— Я не давала никаких зароков, никаких обетов, — сказала серьезно Гертруда. — И мне не в чем раскаиваться.

— Дорогая моя кузина, не следует понимать меня буквально, это всего лишь образное выражение. Я совершенно убежден, что в вашей превосходной семье никому и ни в чем не надо раскаиваться.