Европеана. Краткая история двадцатого века - [28]
Историки позже разделили политические режимы двадцатого века на три группы, тоталитарные, авторитарные и демократические. Тоталитарными режимами были коммунизм и нацизм, авторитарными были фашистские или фашиствующие диктатуры, которые после первой мировой войны возникли в Италии и Испании и Португалии и Болгарии и Греции и Польше и Румынии и Венгрии и Эстонии и Латвии и т. д. Коммунисты говорили, что фашизм и нацизм, в сущности, одно и то же, но большинство историков были с ними не согласны и говорили, что фашизм по своей сути универсален и что он способен прижиться и приспособиться к данным культурным и историческим условиям где угодно, тогда как коммунизм и нацизм по своей сути не способны приспосабливаться, потому что реальность вещей в них полностью подчинена идеологии. И именно в этом состоит их тоталитаризм. И что фашизм способен приспосабливаться и может быть и правым, и левым, для пожилых граждан и для революционно настроенных молодых людей, и первым он обещает восстановить порядок, а вторым построить новый мир, в котором все будет вечно молодым. Вечно молодой мир делили фашисты и коммунисты, но они, в свою очередь, не собирались восстанавливать порядок для пожилых граждан. А молодые люди смотрели навстречу будущему, и ветер шевелил колосья, и на горизонте всходило солнце. А психоаналитики говорили, что согласие подавляющего большинства немцев с идеологией нацизма было проявлением сексуальной фрустрации, и что немцы, собственно, искали отца, тогда как коммунизм это скорее проявление садомазохизма в его инфантильной фазе.
Коммунисты провозглашали ЗДОРОВЫЙ ДУХ В ЗДОРОВОМ ТЕЛЕ и считали психоанализ проявлением разложения буржуазного общества, в котором людям приходится компенсировать фрустрацию и ощущение неполноценности, которое вызывает у них капитализм. А в 1929 году Научно-исследовательский институт евгеники в Ленинграде предложил выбрать из рядов советских рабочих особо производительных индивидуумов и открыть осеменительные центры, в которых выбранные индивидуумы оплодотворяли бы советских женщин, и ленинградские евгеники подсчитали, что необыкновенно производительный рабочий мог бы дать советскому народу до тысячи ста квалифицированных рабочих и укрепить таким образом здоровое ядро будущего бесклассового общества. Для работающих на заводах и в учреждениях коммунисты организовали утреннюю зарядку, транслировали по радио веселые песни, чтобы им лучше работалось, устраивали демонстрации, спартакиады с аллегориями и живыми картинами из человеческих тел и говорили, что это новое искусство, которое питается из народного источника. А нацисты говорили, что искусство не эстетическая, а биологическая категория, и что именно искусство творит душу народа, и что оно принадлежит всем. А коммунисты говорили, что искусство должно быть оптимистичным, как куколка, из которой выйдет бабочка, но в то же время решительным, как шествие человечества навстречу будущему. И пропагандировали монументальное искусство, которое было видно издалека, скульптуры или фрески, или большие картины, чтобы и простой народ мог насладиться искусством. Нацисты говорили, что современное искусство упадочно и что новое художественное выражение должно черпать из самой глуби народа, а коммунисты подозревали художников, что те специально создают декадентское искусство, чтобы отличаться от простого народа. И говорили, что надо придумать новые художественные средства выражения и новые, нетривиальные идеи, но со временем нетривиальные идеи стали казаться им подозрительными, потому что в действительности они могли быть выражением буржуазного мышления, которое под прикрытием модернизма мешало истинным и революционным новшествам. И коммунистами становились подозрительные люди, которые носили усы, шляпу или экстравагантное пальто, или чертили что-то в блокноте, сидя в кафе. И они говорили, что именно искусство должно быть отражением новой жизни, оптимистической и беззаветно преданной одновременно, и организовывали зарядки, и транслировали по радио песни для рабочих.
