Эвропатология личности и творчества Льва Толстого - [61]

с) Эпилептоидная склонность к повторениям и подчеркиваниям ("приставания" к читателю)

Однажды, сравнивая себя, как художника, с Пушкиным, Л. Толстой сказал Берсу, что разница их, между прочим, та, что Пушкин описывая художественную подробность, делает это легко и не заботится о том, будет ли она замечена и понята читателем, он же как бы пристает к читателю с этой художественной подробностью, пока ясно не растолкует ее.

И, действительно (это отметила и литературная критика), Толстой своими бесчисленными повторениями одной и той же детали, "пристает" к читателю. Эта особенность письма у Толстого не случайное явление, а также органически вытекает из его эпилептоидной натуры.

Эпилептоидные натуры имеют склонность повторяться, распространяться, в резких случаях "топтаться" на одном и том же месте, на одних и тех же деталях; иногда отмечается до утрировки стремление быть "упорным" на этих деталях, "вязнуть" на одних и тех же местах, что делает их речь своеобразной и производит то гнетущее впечатление "приставания", стилистического упрямства, иногда даже назойливости. Конечно, у Льва Толстого не так резко выражено, как это здесь мы отмечаем. Надо принять во внимание, что Толстой в своих работах не торопился, старался тщательно обрабатывать свои произведения, переписывались они у него до 7 раз, и все-таки это "приставание" обращает внимание читателя; несомненно эту черту надо отнести к вышеупомянутым особенностям эпилептоидной речи. Тем более, что об этой особенности говорит сам Толстой как о своем недостатке. Надо думать, что в его рукописях необработанных, это "приставание" выражено еще резче. Приведем здесь ряд примеров таких повторений-"приставаний", которые приводил Мережковский в своих исследованиях о Толстом.

"У княгини Болконской, жены князя Андрея, как мы узнаем на первых страницах "Войны и мира", "хорошенькая, с чуть черневшимися усиками, верхняя губка была коротка по зубам, но тем милее она открывалась и тем еще милее вытягивалась иногда и опускалась на нижнюю". Через двадцать глав губка эта появляется снова. От начала романа прошло несколько месяцев: "беременная маленькая княгиня потолстела за это время, но глаза и короткая губка с усиками и улыбкой поднималась также весело и мило. И через две страницы: "княгиня говорила без умолку: короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрагивалась, где нужно было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и глазами улыбка. "Княгиня сообщает своей золовке, сестре князя Андрея, княжне Марье Болконской, об отъезде мужа на войну. Княжна Марья обращается к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот: "Наверное?" -- Лицо княгини изменилось. Она вздохнула. -- "Да, наверное, -- сказала она. -- Ах! Это очень страшно"... -- И губка маленькой княгини опустилась. На протяжении полутораста страниц мы видели уже четыре раза эту верхнюю губку с различными выражениями. Через двести страниц опять: "разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини". Во второй части романа она умирает от родов. Князь Андрей "вошел в комнату жены; она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном детском личике с губкой, покрытой черными волосиками: "я вас всех люблю и никому дурного не сделала, и что вы со мной сделали?" Это происходит в 1805 году. "Война разгоралась и театр ее приближался к русским границам". Среди описаний войны автор не забывает сообщить, что над могилой маленькой княгини был поставлен мраморный памятник, изображавший ангела, у которого "была немного приподнята верхняя губа, и она придавала лицу его то самое выражение, которое князь Андрей прочел на лице своей мертвой жены: "ах, зачем вы это со мной сделали?" "Прошли годы. Наполеон совершил свои завоевания в Европе. Он уже переступал через границу России. В затишьи Лысых Гор сын покойной княгини "вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми, темными волосами, и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня".

Благодаря этим повторениям ц подчеркиваниям, говорят Мережковский, все одной и тон же телесной приметы сначала у живой, потом у Мертвой, потом на лице ее надгробного памятника и, наконец, на лице ее сына, "верхняя губка" маленькой княгини врезывается в память нашу, запечатлевается в ней с неизгладимою ясностью, так что мы не можем вспомнить о маленькой княгине, не представлял себе и приподнятой верхней губки с усиками.

Во всех этих примерах повторения и "приставания" замечательно еще и то свойство (о котором уже говорилось выше) подчеркивать исключительно телесные признаки описываемых героев.

Чем объяснить генез этой склонности у Толстого мы уже отчасти дали выше объяснение -- склонностью обостренного внимания эпилептоида к физиологическому, телесному: боязнь потерять реальный мир -- он хватается прежде всего за реально-телесное. Но и помимо этой склонности имеется еще и другая оптическая особенность эпилептоидов.