Европа в средние века - [35]

В XIII веке Римский епископ, окруженный своими кардиналами, подчинял себе всех других епископов. В 1250 году, после смерти Фридриха II, он сделал все возможное, чтобы упразднить империю. Будучи преемником Св. Петра и наследником Константина, Папа претендовал на власть надо всем миром; он объявил себя верховным судьей надо всеми государями земли; всеми способами он стремился подчинить их своей власти, используя, в частности, институт вассалитета и пожалования феодов. Коронованный, подобно светским монархам, но не одной, а тремя коронами, горделиво возложенными одна над другой на его тиару, Папа был безраздельным главой той политической организации, в которую превратилась церковь, организации очень мощной, опиравшейся на кодекс законов, единую иерархию церковных трибуналов, множество вездесущих и обладавших высокой культурой активных проводников ее политики, налоговую систему, эффективность которой постоянно возрастала благодаря охвату всего христианского мира сетью приходов, что давало возможность плотно контролировать каждого жителя этих ячеек с помощью ставшей обязательной ежегодной исповеди; наконец, опорой церкви служили две организации с полицейскими функциями, выслеживавшие малейшие отклонения и устанавливавшие с помощью проповеди единый образец поведения, — орден доминиканцев и орден францисканцев, оба принужденные к подчинению центральной церковной власти.

Со всей своей силой претензии Папы проявились в Ассизе. Св. Франциск умер в полной нищете. Рим же пожелал подчинить подвиг этого человека, нашедшего в себе мужество заговорить простым и безыскусным языком Евангелия и привести в полное с ним согласие свою жизнь, своим планам господства над земным миром. Его могилу Рим превратил в великолепное нагромождение знаков могущества. Построенная здесь по готическому образцу и во французской манере базилика взирает на мир с высокомерием и подобна дворцу. В ней, однако, нет ни скульптур, ни витражей. Одни лишь стены, украшенные фресками величайших художников мира — Каваллини, Чимабуэ, Симоне Мартини, братьями Лоренцетти, Джотто, — совместными усилиями воплотивших в зрительных образах принципы идеологии, выработанной римской курией. Огромная, великолепная тюрьма: дух бедности оказывается здесь как бы в добровольном заточении, погребенный под грудами ослепительных украшений.

Между тем, в то самое время, когда в Ассизской базилике заканчивалась подготовка пышного спектакля, призванного продемонстрировать власть католической церкви, папство оказалось в конце концов в полном подчинении у королей Франции. После бурных столкновений папский двор вынужден был уступить и, покинув Рим, Италию, перенести свою резиденцию даже не в саму Францию, а в приграничную область, на левый берег Роны, в Авиньон. По обеим сторонам этой большой реки, преодолевающей огромный мост, который удалось навести между ее берегами, возвышаются две крепости: крепость тюремщика в Вильневе башня Филиппа Красивого, а затем вскоре и большой современный замок, форт Сент-Андре, бдительно стоящий на страже, и крепость Папы — Авиньонский дворец, возведенный на скале,удивительный символ вращивания, укоренения духовного в земном. От этого сооружения, конечно же, веет духом аскетизма: самая старинная часть его интерьера говорит об отречении, свойственном цистерцианскому монастырю. Но одновременно весь внешний облик этой крепости, ощетинившейся бойницами, заявляет о стремлении к господству. Она тщательно отгорожена от внешнего мира; это логово зверя, укрепленный замок, куда сквозь узкие щели стекается золото, влекомое цепкими щупальцами налогов, и где, накапливаясь, оно составляет основу могущества кардиналов. Денежного, бесстыдного могущества. Целая ветвь францисканской конгрегации противится этому и, верная принципам своего основателя, постепенно превращается в группу несогласных еретиков. В результате этого «Вавилонского пленения», а также из-за хищнической жадности папского двора усилилось болезненное напряжение, в котором вот уже некоторое время пребывал христианский мир.

В период между созданием витражей Св. Капеллы и росписью фресок в Ассизе, а еще более в 60-е — 70-е годы XIII века сознание европейской интеллектуальной элиты пережило крупное потрясение. Она получила доступ к той части наследия Аристотеля, которая до той поры не была переведена — к книгам Физики и Метафизики с комментариями арабских мыслителей. Вначале они обнаружили необычайно стройную глобальную концепцию мира, находившуюся, однако, в противоречии с христианской доктриной. Она утверждала, что мир вечен и отрицала факт творения; она отказывала человеку в какой-либо свободе, отрицая воплощение и искупление. Она отрицала все. В 1255 году Папа Александр попросил парижского магистра Альберта Великого дать опровержение этой философии. Двумя годами позже он направил в Парижский университет преподавать теологию двоих итальянцев — доминиканца Фому Аквинского и францисканца Бонавентуру. Фома Аквинский, стремясь примирить церковное учение с разумом, построил на кончике иглы головокружительную диалектическую конструкцию. Ошеломительно виртуозную — и вселяющую тревогу: недаром парижский епископ осудил в 1277 году некоторые положения этой системы. Следовало ли решиться на раздел, направить христианство исключительно по пути мистики, замкнуть его в области иррационального — таков был выбор Бонавентуры, — допустить ли автономию сферы рассуждения и действия, свободного от догматизма и зависящего лишь от опыта и логики? Следовало ли признать относительность христианской мысли?