Европа в средние века - [34]

В Париже, бывшем столицей королевства капетингов, в годы, когда заканчивалось возведение фасадов собора Парижской Богоматери, именно Людовик Святой осуществил во всей ее полноте идею королевской власти — такой, как она сформировалась в средневековом сознании. Также как от Св. Бернара, Св. Доминика или Св. Фомы Аквинского, от него не осталось подлинного портрета. Однако он оживает в захватывающей биографии, написанной его другом Жуэнвилем, продиктовавшим свои воспоминания будучи глубоким стариком, через тридцать лет после смерти короля. В лучшем экземпляре этих мемуаров, датируемом XIV веком, имеются иллюстрации, изображающие Людовика Святого таким, каким его требовалось представить его потомкам в качестве примера для подражания. С ранних лет получивший подобающее воспитание под властной опекой своей матери, сызмальства приученный к постоянному чтению Священного писания, он, подобно Иисусу, посещал бедняков, кормил их из своих рук жестом священника причащающего свою паству — двенадцать бедняков — так, изо дня в день, король возобновлял это подобие Тайной Вечери. Он отправился в плаванье по морю, подвергая себя всем опасностям. «Он вверг свою плоть в пучину приключений», как писал Жуэнвиль, возглавив последних крестоносцев и ведя упорную борьбу во славу Божию против неверных. Победоносный вначале, затем разбитый, плененный, подобно Святому Петру, он, как только был освобожден, отправился поклониться поочередно всем святым местам в Палестине. Не был ли и он, подобно императорам тысячного года, наместником Христа, его образом и подобием, чьим призванием было разговаривать с Богом? Именно с этой целью он приказал построить Св. Капеллу в своем дворце на острове Сите в Париже. За огромные деньги он купил в Константинополе терновый венец. Эта реликвия имела глубокий смысл: орудие страданий Господа ясно указывало на то, что связывало Бога и монархию. «У короля Людовика Святого, — пишет автор одной из хроник, — был терновый венец Господа нашего Иисуса Христа и большой кусок Святого Креста, на котором Господь был распят, и копье, пронзившее бок Господа нашего. Для этих реликвий он приказал построить Св. Капеллу в Париже, на которую истратил сорок тысяч турских ливров и даже больше (это огромные деньги — для сравнения можно вспомнить, что все графство Макон обошлось в 1239 году всего лишь в десять тысяч ливров). Он украсил золотом, серебром, драгоценными камнями и другими сокровищами помещение и раку, где хранились Святые Реликвии, и полагают что за эти украшения было уплачено по меньшей мере сто тысяч ливров (десятикратная стоимость целой провинции).»

Королевский жест остается неизменным — жестом дающего полными пригоршнями, жестом Карла Великого. Для Людовика, как и для Карла Великого, возводится капелла. Она уже не круглая: Собор, чьи формы все себе подчинили, ей диктует свой план. Однако, подобно Аахенской капелле, она состоит из двух этажей. На нижнем располагаются члены королевского дома, а над ними, ближе к небу, купаясь в лучах света, преображенный, восседает король Людовик; его лицо обращено к венцу Страстей Господних, он размышляет над судьбой Христа-Царя, подвергшегося страданиям, бичеванию, издевательствам. И вот постепенно, по мере того как жизнь его двигалась к завершению, взирая на свое поражение в Египте как на свидетельство своего несовершенства и стремясь его исправить, этот большой ребенок, некогда любивший смех и желавший видеть вокруг себя веселых и нарядных людей, ограничил свое окружение одними францисканцами, говорившими ему о воздержании. Он отказался от блеска, унизился. Он преклонил колени перед Распятым — он, не преклонявший колен ни перед кем, он, перед которым становился на колени король Англии, принося вассальную клятву. В конце концов Людовик IX вознамерился вновь завоевать Ближний Восток, несмотря на ропот своих друзей. Он решил, подобно своему Господу, принести в жертву собственную жизнь. И он умер мученической смертью в 1270 году в Тунисе и тотчас же был объявлен святым.

Между тем он вовсе не был святошей-лицемером. Ценности, на которые ориентировался король Франции, символизирует, на мой взгляд, конная статуя Св. Георгия в Бамбергском соборе, воздвигнутая в дни молодости Людовика Святого. Это отросток Реймского искусства скульптуры, укорененный во Франконии епископом Эгбертом, шурином короля Франции Филиппа. Всадник, как и надгробные изваяния в церкви Сен-Дени, представляет своего героя в возрасте свершений, в возрасте старшего сына, принимающего власть из хладеющих рук почившего отца — вместе с ответственностью за владения предков и продолжение славного рода. Исполненный мужества, знаменосец культуры, еще полностью доминируемой воинами, чьими главными ценностями являются ценности чисто мужские — сила, храбрость, преданность, он готовится завоевать весь мир. Решительный, верный, беспокойный и в то же время доверчивый, он достаточно проницателен, чтобы увидеть в себе грешника, — и при этом вверяет себя беспредельной милости Божьей. Св. Георгий считался небесным покровителем рыцарства. Следовательно, он был образцом для короля Людовика Святого, пожелавшего довести до совершенной степени рыцарские доблести, сумевшего обуздать феодалов в той самой степени, в какой он превосходил лучших своих вассалов своей щедростью и своими подвигами. Между тем Людовик IX полагал необходимым в полной мере пользоваться той властью, которую он получил от Бога во время коронации в Реймском соборе. Он завещал королям Франции, своим потомкам, вершить суд, восседая в одиночестве наверху иерархической пирамиды. Чуть ниже располагались его дети, еще ниже — принцы, принадлежавшие королевскому дому, под ними — пэры королевства: справа — епископы, слева — укрощенные феодалы, наконец, под тремя рядами, представленными законниками, воинами и финансистами, весьма усердными слугами государства, простой народ, гарантом которого перед Богом и выступал монарх. Единовластию на небе соответствовало единовластие на земле. Таким образом, не копировало ли устройство видимого мира структуры мира невидимого и не занимал ли коронованный король в этом мире в точности то же место, которое в Раю занимает Христос, являющийся источником всякой власти и всякого правосудия. Будучи твердо в этом убежден, Людовик Святой, как бы далеко он ни заходил в своем мистицизме, никогда не уступал притязаниям духовенства и почтительно, но непреклонно держался перед другим, противостоящим ему монархом — Папой.