Европа. Борьба за господство - [47]

Среди этого хаоса Фридрих мудро разыгрывал свои карты. В октябре 1741 года, после поражения австрийской армии при Мольвице, он заключил в Клейн-Шнеллендорфе перемирие с Австрией, а в июле 1742 года подписал Берлинский мир с Марией Терезией, в результате чего ему досталась Нижняя Силезия. «Нужно уметь вовремя остановиться, – замечал он. – Будешь гнаться за удачей, и она отвернется от тебя, а если станешь требовать большего, тебе всегда будет мало». Теперь требовалось, продолжал Фридрих, «убедить правительства Европы признать нашу страну в том виде, в котором она сложилась после войны, и разумная доля умеренности и хладнокровия поможет нам в этом. Надеюсь, что мы утвердим свое положение и возвышение к власти с достоинством». Однако возрождение военной мощи Австрии вынудило Фридриха изменить свои планы. В мае 1744 года вместе с Баварией, Пфальцем и Гессен-Касселем он сформировал Франкфуртский союз против Австрии. В августе того же года Фридрих вступил в войну, напав на Богемию с целью создания буферной зоны между Пруссией и Австрией.[285]

В 1740–1744 годах многочисленные угрозы монархии Габсбургов – прежде всего в Нидерландах, Германии и Италии – заставляли Австрию, что называется, расставлять приоритеты. Главный стратег Австрии Венцель Антон, граф Кауниц, на тот момент посол в Савойе, рекомендовал сосредоточиться на империи. В январе 1744 года он советовал Вене перестать «гоняться за итальянскими химерами» и вплотную «заняться делами в Германии». Главной угрозой виделась именно Пруссия, поэтому Австрии следовало вернуть себе Силезию или, возможно, обменять Баварию на какую-то другую отдаленную территорию. В некотором отношении точка зрения Кауница опиралась на «математический» расчет. Географически Германия была ближе Италии или Фландрии, ее потенциальные ресурсы были намного значительнее. Но все же в рассуждениях Кауница имелась сильная идеологическая составляющая. На повестке дня по-прежнему стоял германский национальный вопрос, и, обещая защищать империю от внутренних угроз (а именно от Пруссии) и от внешних (а именно от Франции), Австрия могла притязать на большую легитимность. Проплаченные Австрией памфлеты требовали возвращения «германского» Эльзаса и взывали к немецкому патриотизму в отношениях с давним врагом. Габсбургский полководец Франциск Стефан стал германским героем не в последнюю очередь из-за утраты своих – прежде имперских – владений в Лотарингии.

В ноябре 1744 года прусские войска были вытеснены из Богемии. Через два месяца, в начале 1745 года, неожиданно скончался Карл Альбрехт, открыв тем самым дорогу к титулу императора Франциску Стефану. Габсбурги вновь утвердили за собой императорскую корону. В том же месяце в Варшаве Мария Терезия заключила договор с Британией, Саксонией и Голландией против Пруссии. Военный успех ей, однако, не сопутствовал и после поражений при Зооре и Гогенфридберге, нанесенных Фридрихом, Австрии пришлось подписать перемирие в Дрездене, по которому Силезия отошла Пруссии. Габсбурги затем сосредоточили внимание на Центральной Европе и позабыли об обязанности блюсти «барьер» в Нидерландах. Англо-ганноверская армия вместе с не слишком рвавшимся в бой голландским контингентом старалась сдержать наступление французов. К февралю 1746 года пал Брюссель, и становилось все яснее, что французы скоро ворвутся в Соединенные провинции. Как и при Людовике XIV, безопасность Голландии и Британии оказалась под угрозой.

Все это сильно отразилось на внутренней политике европейских государств. Во Франции успехи 1740-х годов укрепили авторитет монархии и усилили сплоченность населения. Народ поверил в опасность, исходившую от Британии, и в еще более коварный габсбургский «деспотизм». Поражение союзнической армии при Фонтенуа вызвало всеобщее воодушевление, и, как позднее заметил Наполеон, подарило ancien regime «дополнительные сорок лет». Как отмечал маркиз Аржансон в письме к философу Вольтеру сразу же после сражения, «люди в восторге, поскольку Франция сейчас может диктовать справедливые условия Европе». Отсюда следовало – пусть этого и не говорилось прямо, – что неспособность сохранить данную позицию сделает народ воистину несчастным.

Во многих других европейских странах война, напротив, привела к внутренним переменам. Мария Терезия вынуждена была пойти на дальнейшие уступки венгерскому дворянству, чтобы то продолжало участвовать в военных операциях. Тем не менее она старалась по возможности ограничивать полномочия представительных собраний, централизовать управление, повышать налоги, усиливать рекрутский набор и мобилизовать ресурсы, необходимые для возвращения Силезии.[286] Главный министр граф Гаугвиц не оправдал ее надежд, но все же сумел собрать средств на военные расходы существенно больше, чем его предшественники. Мария Терезия также искала козлов отпущения и обвинила богемское дворянство и евреев в сотрудничестве с пруссаками. В 1744 году она поэтому велела изгнать из Праги евреев как потенциальную «пятую колонну». Это спровоцировало первую общую транснациональную мобилизацию еврейства: во всех европейских странах публиковались петиции и протесты торговцев и общин, адресованные не только самой императрице, но и тем, кто мог на нее повлиять. «Дело касается всей религиозной еврейской общины, – заявляли евреи Гамбурга, – этих насильно разделенных тельцов. Израиль всегда сравнивали со стадом тельцов. Если бьют одно животное, остальные чувствуют эту боль». Союзник императрицы Британия заступилась за евреев; государственный секретарь лорд Харрингтон в беседе с австрийским послом осудил изгнание евреев как «порочное и вредящее общему делу – борьбе против Франции». Поначалу Мария Терезия не обращала внимания на мольбы и укоры, но позднее «раскаялась», и евреи смогли вернуться домой. Так Европа впервые осуществила, пусть и не вполне успешную, гуманитарную интервенцию от имени нехристианской общины.