Еврейский юмор - [61]

Итак, я ехал с живым лосем на моем крыле, и он указывал повороты. Но в штате Нью-Йорк есть закон, запрещающий ездить с живым лосем на крыле по вторникам, четвергам и субботам. А я жуткий паникер. И вдруг меня осенило – мой приятель устраивал костюмированную вечеринку. Мне туда. Я возьму лося. Я выпущу его на вечеринку. Я не намерен отвечать за это. Итак, я приезжаю на вечеринку, стучу в дверь, лось при мне. Хозяин подходит к двери. Я говорю ему: «Привет, Соломона знаешь?» Мы проходим. Лось смешивается с толпой. Все идет как надо. Получилось. Какой-то человек в течение полутора часов пытается всучить ему страховой полис.

Часы бьют двенадцать, и начинается вручение призов за лучший костюм вечера. Первый приз достался Берковичам, супружеской паре, нарядившейся как лоси. Лосю достается второй приз. Лось в бешенстве. Он и Берковичи скрестили рога в гостиной. Обе стороны подрались до бессознательности. Теперь я вижу, что настал мой час. Я хватаю лося, цепляю его себе на крыло и мчусь обратно в лес. Но по ошибке я схватил Берковичей.

Итак, я еду с двумя евреями на моем крыле. А в штате Нью-Йорк есть закон: по вторникам, четвергам и, особенно, субботам…

На следующее утро Берковичи просыпаются в лесу в костюме лося. Мистера Берковича подстреливают, делают чучело и выставляют в нью-йоркском спортивном клубе. А шутка в том, что «раз запрещено».[156]

Еврея, при первом чтении, в этом монологе напрягает то, что он вращается вокруг фамилии Беркович и упоминает об антисемитизме нью-йоркского спортклуба. Прочитав его снова, становится ясно, что каждый существенный элемент здесь имеет еврейские ассоциации, начиная с того, что Вуди Аллен увлекается таким парадигматически нееврейским занятием, как спортивная охота. Вальтер Ратенау, еврейский министр иностранных дел Веймарской Республики в начале 1920-х годов, который часто был среди немецкой аристократии, обожавшей охоту, отметил: «Когда еврей заявляет, что отправляется на охоту, чтобы развлечься, он лжет».

Тысячи лет назад правилами кошерного убоя скота было установлено, что всякое животное, которое позволительно употреблять в пищу, должно убиваться мгновенно, одним резким ударом ножа. В сущности, это сделало охоту недоступной для евреев, поскольку всякое животное, убитое на охоте, становится непригодным для пищи.[157]

Психологическое обоснование давнишнего отвращения евреев к охоте было изложено Генрихом Гейне в 1826 году: «Мои предки не были ни охотниками, ни дичью, и сама идея нападения… на тех, кто были моими друзьями в несчастьях, мне не по душе». Намек Гейне чрезвычайно проницателен. Когда еврей видит животное, убегающее от выстрела охотника и пытающееся укрыться, с кем еврей будет себя отождествлять – с человеком из национальной стрелковой ассоциации или его жертвой?[158]

Что происходит в монологе Вуди Аллена?

Он подстреливает животное ради развлечения, что само по себе является поступком весьма сомнительным с нравственной точки зрения. Но ему повезло в том, что животное не пострадало, и поэтому он не совершил жестокости. И притом, что рассказ начинается совсем не со смешного вступления: «Я как-то подстрелил лося», мы можем посмеяться над этим без зазрения совести.

«Я взял лося, – продолжает Аллен, – и притащил на вечеринку. Я не намерен отвечать за это».

Ответственность, как и справедливость, это еще одна навязчивая идея евреев. Одной из важнейших характеристик иудаизма является большая одержимость ответственностью, нежели правами. Например, притом, что современная американская культура уделяет большое внимание правам потребителей, еврейский Закон постановил еще два тысячелетия назад, что у потребителя есть также и обязанности. «Запрещено, – гласит Талмуд, – спрашивать у торговца цену на товар, если не собираешься его покупать» (Мишна Бава Меция, 4:10). Тогда как в американском обществе праву на свободу слова придается огромное значение, иудейский закон большое внимание уделяет той ответственности, которая лежит на говорящем, – не распространять негативную информацию о человеке, за исключением тех случаев, когда для слушателя эта информация абсолютно необходима.

Наконец, концовка, мораль, рассказа: два еврея попадают в нью-йоркский спортклуб, который с давних пор старается изгнать всех евреев. Высмеивание Алленом антисемитизма напоминает нам, возможно преднамеренно, об упоминавшейся ранее сардонической телеграмме Гручо Маркса в загородный клуб, который отказал в приеме его сыну.

Пожилой еврей прочел объявление о недорогом круизе во Флориду, всего за пятьдесят долларов. Он записался. Его тут же с сотней других мужчин загнали на галеру, приковали к сиденью и заставили грести. В проходе взад-вперед прохаживался лютого вида человек, хлыстая кнутом по спине всякого, кто греб не достаточно быстро. Пожилой человек был уже почти при смерти, когда через две недели их корабль, наконец, прибыл в Майами-Бич. Он поворачивается к своему соседу и говорит: «Мне никогда раньше не доводилось принимать участие в подобных круизах. Сколько мы должны на чай человеку с кнутом?»

Последний анекдот о еврейском чувстве вины или, пожалуй, лучше сказать, еврейском мазохизме. Этого бедного, забитого еврея, добравшегося-таки до M аиями Бич, заботило только то, как отблагодарить человека, причинившего ему страдания.