Еврейский юмор - [25]

Я не героический тип, право. Меня били квакеры.

И в финальной вспышке самопрезрения мультипликатор Юлиус Фейфер вкладывает такие слова в уста одного из своих героев:

Я рос, чтобы выглядеть, как мой отец, говорить, как мой отец, вести себя, как мой отец, мыслить, как мой отец, и презирать себя, как моя мать презирала моего отца.

Еврейский чутцпах: «оборотная сторона» самоуничижения

Эта история, возможно, недостоверная, бытует среди американских евреев:

Когда американский президент Дуайт Эйзенхауэр встретил израильского премьер-министра Давида Бен-Гуриона, президент сказал в одной из бесед:

«Очень трудно быть президентом 170 000 000 человек». На что Бен-Гурион ответил: «Еще труднее быть премьер-министром 2 000 000 премьер-министров».

Евреи известны своей чертой держаться в тени. Когда Хаим Вейцман, российский еврей, ставший впоследствии первым президентом Израиля, спорил с несколькими делегатами от германских евреев на сионистском конгрессе, он сделал такой комментарий: «Знаете, какова проблема с германскими евреями? У них есть все немецкое обаяние и вся застенчивость евреев».

Невротичное самомнение, которое Вейцман приписал германским евреям, не в меньшей степени присуще и другим евреям. Вероятно, это можно отнести к иудейству как таковому. Как учит Талмуд, каждый человек безгранично ценен. Поэтому «тот, кто спасает одну жизнь, спасает целый мир» (Мишна Санкедрин, 4:5). Это понятие имеет в еврейском Законе столь важное значение, что даже если кто-то может спасти десять жизней, пожертвовав для этого одной, то ему нельзя делать этого, поскольку десять безграничных не стоят больше одной безграничной.[66]

Традиция, устанавливающая безграничную ценность каждой человеческой жизни, может легко способствовать тому, что ее последователи окажутся одурманены чувством собственного достоинства. Даже шнореры (еврейские нищие) известны своей петушиной самоуверенностью. В своей работе «Анекдоты и их связь с бессознательным» Фрейд приводит один из своих любимых еврейских анекдотов.[67]

Шнореру удалось заполучить некоторую сумму денег от богатого человека. Чуть позже тот человек видит шнорера сидящим в очень дорогом ресторане и поедающим изысканный балык. Он заходит в ресторан и кричит на шнорера за то, что тот покупает себе такую дорогую еду.

Шнорер отвечает ему: «Когда у меня денег нет, я не могу есть балык. Когда у меня есть деньги, мне не следует есть балык. Так когда же мне есть балык?»

Другой нищий с похожим взглядом на мир фигурирует в другой истории, тоже популярной среди австрийских евреев конца XIX века.

У шнорера возникли проблемы с сердцем, и он отправился к специалисту, услуги которого стоили очень дорого. Когда пришло время расплачиваться, шнорер говорит, что у него вообще нет денег.

– Тогда почему вы пришли ко мне? – гневно спрашивает его врач. – Вы же знаете, что у меня самый дорогой в Вене прием.

– Потому, что в том, что касается моего здоровья, я хочу только самого лучшего.

Иудаизм настаивает, что каждый еврей должен лично обращаться к Богу, и это тоже вносит свой вклад в формирование чувства собственной важности. Новый Завет учит тех, кто ему следует, приходить к Богу через Христа («Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть» [От Матфея, 11:27]). В еврейской Библии, в свою очередь, Бог равнодоступен для всех: «Близок Господь ко всем призывающим Его, ко всем призывающим Его в истине» (Псалтирь, 145:18). И если католики не могут отслужить мессу без священника, то в иудаизме нет практически ничего из того, что раввин может сделать для кого-то, что этот человек не мог бы сделать для себя сам.

Это чувство от прямого, непосредственного доступа к Богу и право быть услышанным Им выражен в молитве еврейского предпринимателя, балансирующего на грани банкротства: «Дорогой Боже, пожалуйста, пособи мне в моем деле. Ведь Ты и так помогаешь всем страждущим, так почему бы не помочь и мне?»

В более свежем анекдоте еврей с раздутым чувством собственного достоинства встречает достойную пару себе:

Градоначальник небольшого израильского городка проходит со своей женой мимо стройки. Один из строителей окликает женщину:

– Как дела, Офра?

– Рада тебя видеть, Ицик, – отвечает женщина. Она представляет строителя своему мужу и любезно болтает с ним несколько минут.

После того как они ушли, градоначальник спрашивает жену:

– Откуда ты знаешь этого человека?

– Мы были влюблены друг друга в школе. Он даже как-то раз сделал мне предложение.

Муж рассмеялся.

– Тогда ты должна быть мне весьма благодарна. Если бы не я, то сейчас бы ты была женой строителя.

– Вовсе нет, – отвечает жена. – Если бы я вышла за него замуж, то сейчас бы он был градоначальником.

Ответ жены оживляет в памяти нехарактерный раввинский профеминистский рассказ. Благочестивая чета, рассказывают раввины, прожила вместе много лет, но поскольку у них не было детей, они решили развестись. «Разведясь, муж женился на безнравственной женщине, – завершается рассказ, – ив результате сам стал безнравственным. После развода жена тоже вышла замуж за безнравственного человека, и сделала его благонравным. Это доказывает, что все зависит от женщины».