Еврейский вопрос Ленину - [62]
Разрыв между неофициальной этнонациональной и официальной классовой идеологиями был примером глубоко дуалистического, двойственного — или, как определила ведущий американский советолог, «манихейского» строения советского дискурса об идентичности.[202] Каким бы ни был уровень откровенной ксенофобии в средствах массовой информации, литературе и фольклоре, партия хранила верность классовой фразеологии. Евреи, готовые к отъезду из СССР, воспринимались партийными и профсоюзными органами как предатели родины, готовые променять счастливую жизнь под советским солнцем на сомнительные преимущества насквозь прогнившего капитализма. Еврейские диссиденты, распространители самиздата или учителя иврита приравнивались судебными инстанциями к хулиганам, агентам иностранных разведок, религиозным агитаторам или просто к мелким уголовникам, то есть оказывались на языке уголовного кодекса изгоями, отвергшими созидательную жизнь советских граждан и опорочившими коммунистическую идеологию.
Режим использовал размытые классовые понятия, пытаясь скрыть от широкой общественности, кто же на самом деле все эти предатели родины, в действительности отмеченные ярко выраженной национальной принадлежностью: евреи, желающие покинуть страну; украинские диссиденты и активные защитники прав человека, протестующие против насильственной русификации; русская «гнилая интеллигенция», требующая либерализации общества; православные активисты; отказники-сионисты и преподаватели иврита. Кремль способствовал принятию резолюции ООН № 3379, приравнявшей сионизм к расизму, и заявил во всеуслышание о своем антисионизме, заклеймив Израиль как мелкобуржуазного прихвостня дяди Сэма, который держит под гнетом борющуюся за свободу молодую палестинскую демократию. Падение СССР ясно продемонстрировало, что марксистский понятийный аппарат оставался на всем протяжении послевоенного периода набором пустых пропагандистских словес, за которыми скрывалась могучая русопятская ксенофобия советского официоза.
Крушение СССР отвратило многих от проблематичного и оторванного от реальной действительности марксизма и обратило к националистическому и этноцентричному мировоззрению. В 1990-е гг. Шульгин, Дикий и Меньшиков вышли в многотиражных книжных изданиях, как легальных, так и пиратских. В отличие от других рептилий русского антисемитизма бейлисовского периода, Меньшиков вошел в традицию русской охранительной мысли как выдающийся национальный журналист, предельно честный русский патриот, беспокоящийся о судьбе своего народа, миролюбивый мыслитель и православный праведник, злостно убитый евреями из ЧК. Сергей Нилус, в свое время опубликовавший «Протоколы», ныне оказался, благодаря публикациям в освященной церковью ксенофобской прессе, выдающимся православным старцем, без двух минут святым. Увидев, какое чудесное поле деятельности открылось для ультраправой идеологии, западные неофашисты, отрицатели Холокоста и расисты всех мастей ринулись в Российскую Федерацию проповедовать и агитировать, а вновь легализованные ультраправые приняли их с распростертыми объятьями.
Так в Москве появился Дэвид Дюк из Ку-клукс-клана. Причем Александр Проханов, много публиковавшийся в «Нашем современнике» и «Молодой гвардии», а ныне издающий сталинистскую, ксенофобскую и расистскую газетенку «Завтра», всячески помогал Дюку в его российской поездке и организовал его презентации в Музее Маяковского в самом центре Москвы. К тому времени советский официоз благополучно похоронил Маяковского как утопического интернационалиста, отбросил его гейнеобразную иронию, запретил рассуждения о его футуристической образности и исключил из маяковского дискурса любые упоминания о Лиле Брик, литературной даме еврейского происхождения, которая при жизни вдохновляла Маяковского, а после его кончины убедила самого Сталина сделать Маяковского великим советским поэтом.
Советская литературная критика превратила Маяковского в певца социалистического строительства и глашатая пролетарского государства. Ему возвели громадный музей рядом с Лубянкой. Но этого было недостаточно: теперь еще пригласили белого рыцаря международного расизма выступить с лекциями в его музее. Повернувшись спиной к плакатам и книгам Маяковского (на некоторых из них — Лиля Брик анфас), Дэвид Дюк завораживал слушателей, преимущественно молодых людей, своими страшилками о евреях, контролирующих масс-медиа в США, навязывающих американцам свои россказни о несуществующих еврейских страданиях во время Второй мировой войны и с большим успехом манипулирующих общественным мнением. Похоже, он всем понравился, и его снова пригласили с лекциями в Музей Маяковского.
Парадоксальным образом «иностранцы» прижились в среде русских ультраправых — и вот почему. Дюк, с их точки зрения, убедительнейше доказал, что даже в либеральной Америке люди озабочены еврейским заговором. Дикий нарушил семидесятилетний запрет на обсуждение ведущей роли некоего национального меньшинства в истории России; то обстоятельство, что его труды появились на Западе, укрепило доверие к нему со стороны антикоммунистически настроенной интеллигенции. В свою очередь и Шульгин дал определенный ответ на вековые историософские вопросы: что произошло и кто виноват. В конечном счете, такие публицисты, как Меньшиков, послужили спасению репутации старой доброй России. В падении великой империи винить надо было не насквозь прогнившее и бездарное самодержавие, а инородцев-евреев. Эта мысль в середине 1990-х г., в эпоху чудовищной инфляции, экономического кризиса и новоявленных олигархов еврейского происхождения, находила в Российской Федерации широкий отклик.
