Еврейские народные сказки. Том III. Сказки евреев арабских стран - [49]
Волшебство свитка Торы
И как легенда, и как непосредственный магический объект Захир является примером интеграции магии в религию. Такой синтез может показаться парадоксальным, поскольку Тора, та самая книга, которая обладает магическими свойствами и играет центральную роль в магических ритуалах исцеления, — содержит запреты на использование магии. Люди, практикующие магию, «прорицатели, гадатели, предсказатели, колдуны, заклинатели, те, кто обращается к мертвецам и духам-ведунам, те, кто взывает к мертвым» (Втор. 18:10–11) [1], мерзки Богу, и ни им, ни тем, кто обращается к ним за советом, не место среди народа Израиля. Книга Левит запрещает ворожбу и гадание («Не ворожите и не гадайте», Лев. 19:26) и обращение за помощью к «духам-ведунам» (Лев. 19:31), а тот, кто совершает подобное, «будет отторгнут от народа своего» (Лев. 20:6) [2].
Тем не менее еврейская Библия содержит также указания, как использовать ее слова в магических целях. Эти тексты служат скорее защите, чем агрессивной или враждебной магии, и помещаются в амулеты, которые призваны оберегать человека или дом. Мезуза, которая крепится на косяки дверей, охраняет дом с помощью библейского текста, который включает в себя инструкцию по собственному использованию, а тфилин, используемый для молитвы по субботам, ритуально защищает человека. Из археологических находок мы знаем о магических защитных функциях еще одного библейского текста — благословения коэнов (Числ. 6:24–26). В результате последующих толкований и другие библейские тексты приобрели магический смысл благодаря заключенным в них особенностям: к примеру, формула из 72 букв, обладающая магической силой. Некоторые библейские стихи, используемые как магические формулы, таким образом, ничем не отличаются от магических текстов, которые известны нам в греческой и египетской культурах.
Если магической силой обладает записанный библейский стих, то какова же должна быть магическая сила всей книги — в особенности книги, в которой во множестве встречается имя Бога, которая изобилует святыми историями, где святые люди действуют во всей своей святости и за каждым событием ощущается присутствие Бога? Реализацией силы этих слов является их написание. В книге святое становится осязаемым, и на написанные слова как на посредника переносится их сила. Книга как объект приобретает свойства слов, заключенных в ней. Такое отношение превращает свиток Торы из инструмента в объект ритуала и способствует появлению культа книги.
Хотя еврейских общин в мусульманских странах было достаточно много и в каждой из них была синагога и как минимум один свиток Торы в арон га-кодеше, магическими свойствами обладают лишь некоторые из них. Помимо Захира в Дерне, нарративные традиции и заметки путешественников свидетельствуют о подобных свитках в Алжире, Иране, Марокко, Сирии и Йемене [3].
Для всех этих свитков Торы характерно следующее:
• свиток древний,
• это свиток без ошибок и изъянов,
• если город, где проживает община, находится на побережье, то свиток прибыл в общину по воде,
• если кто-то забирает свиток из привычного места, не важно, с добрыми или злыми побуждениями, свиток магическим образом возвращается обратно в синагогу общины,
• синагога, где хранится свиток Торы, становится местом индивидуального и коллективного паломничества.
Археологические находки на юге Израиля подтверждают предположение о том, что свитки Торы и арон га-кодеш могли использоваться для магических целей еще в поздней Античности, начиная с VI в. н. э. В почитающих их общинах свитки Торы являлись полной функциональной заменой могилам святых. В Ливии культ святых был в большей мере характерен для мусульман, чем для евреев, в Марокко и Йемене параллельно существовали культы и еврейских, и мусульманских святых.
Чудеса, сотворенном Захиром
Истории об оживлении редко встречаются среди традиционных еврейских нарративов. Библейские истории об Илие-пророке (3 Цар. 17) и его ученике Елисее (4 Цар. 4:8-37), повествующие об оживлении умерших детей, послужили моделью для данной истории, хотя здесь чудеса творит не святой человек, а святой объект. Раввин, который укладывает тело мальчика рядом с Захиром, следует ритуалу, распространенному среди людей, ищущих исцеления у могил святых.
Осквернение и наказание
В истории о Захире можно заметить два противоположных аспекта святости, присущей пространству, человеку и объекту. Они являются источником как благословения, так и мести — в зависимости от того, оказывают ли им почтение или оскверняют. Истории такого рода следуют модели, которую можно найти как в библейских историях, так и в историях, основанных на устной традиции.
Иеровоам, поставивший новый алтарь, попытался ударить божьего человека, который возвещал его разрушение (3 Цар. 13:4–6). Эта сюжетная линия представляет собой последовательность оскорбления, наказания и искупления, как и в данной истории. В Третьей книге Маккавеев изложена похожая история о Гелиодоре, который по приказу Селевка IV Филопатра (правл. 187–176 до н. э.) пришел в Иерусалим, чтобы конфисковать храмовое имущество, но подвергся нападению двух таинственных всадников. Он оправился от их ударов только после того, как над ним прочел молитву первосвященник. Такая модель обычно реализуется и в традиционных нарративах об осквернении.
