Но принципиально новым по сравнению с указанным положением были национальные курии и нормы представительства от них. Здесь еще в более сильном националистическом духе продолжалась та же линия, что и в законопроекте о западном земстве в отношении евреев. Предлагалось в городах и городских поселениях, где жили более 50 % евреев, избирать им не более 20 % от общего количества гласных; если евреи составляли менее 50 % жителей, они смогли бы избирать не более 10 %; в тех городах и местечках, где евреев было меньше 10 %, количество гласных от еврейской курии определялось бы процентным отношением числа евреев ко всему населению; и, наконец, при 2 % евреев, они имели бы право избирать всего двух гласных. Обсуждение законопроекта в Думе происходило уже после смерти Столыпина.
[121]С последней публичной речью он выступил 27 апреля 1911 г. в Думе, отвечая на запросы четырех фракций по закону о западном земстве. Председатель Совета министров, в частности сказал: «В законе проводятся принципы не утеснения, не угнетения нерусских народностей, а охрана прав коренного русского населения».[122] Таков был его комментарий к 6 статье закона.
Националисты и крайние правые одобрили эту статью. Например, член Думы Пуришкевич заявил, что основными положениями государственного национализма должны быть следующие: русский народ является народом хозяином; евреям строжайше запрещается занимать в стране какие-либо должности в области государственного управления.[123]
Обнаружение 20 марта в Киеве убитым подростка А. Ющинского, ставшее отправным пунктом «дела Бейлиса», вызвало дикую антисемитскую истерию в стране. Киевское охранное отделение получило через директора Департамента полиции приказ Столыпина «собрать подробные сведения по делу об убийстве мальчика Ющинского и сообщить подробно о причинах этого убийства и о виновных в нем».[124]
Этот приказ можно расценивать двояко. Газета «Русское знамя» писала, что «убитый премьер был единственным ни за какие деньги не соглашавшимся прикрыть дело Юшинского».[125] С другой стороны, Столыпин к его чести не поддался общей истерии, не верил в ритуальное убийство и потому желал, чтобы были найдены настоящие преступники.
Упомянутый приказ, по-видимому, явился последним актом «еврейской политики» Столыпина.
Как же оценить такую его «политику»?
Столыпин был представителем своей эпохи и того строя жизни, в рамках которого он сформировался. И его попытки провести какие-то законодательные облегчения для евреев определялись не душевной склонностью, а рассудком, сознанием, что существующее положение евреев вредно для России. Однако давление на него правых кругов оказалось сильнее.
Подытоживая сказанное о различных аспектах «еврейской политики» Столыпина, можно утверждать, что она никакого улучшения жизни евреям не принесла, а в ряде моментов ужесточила антиеврейские законы.