Еврей Петра Великого - [60]

Меж тем Петр, избавившись от жены, вовсе о ней позабыл — как будто никогда ее и не было, как будто царевича Алексея, наследника, под капустой в огороде нашли или аист его принес в клюве. Доставивший опальную царицу в Суздальский монастырь Семен Языков, осмотрев отведенную ей келью, остался, кажется, доволен и ускакал обратно в Москву. Никаких новых распоряжений относительно узницы из столицы не поступало, и начальство заштатного монастыря вскоре оставило ее в совершенном покое: она поменяла убогую монашескую одежду на мирскую и, сидя в своей келье, кормилась пищею, присылаемой родней и друзьями. Коротко говоря, Евдокия, отказавшись от пожизненной службы Богу, сделалась пожизненной привилегированной арестанткой. Из всех строгих указаний, привезенных Семеном Языковым, оставалось в силе лишь одно: запрещение матери вступать в общение с сыном, сыну — с матерью. И за соблюдением этого запрета внимательно следили из Москвы, а затем из Санкт-Петербурга.

Появление в Суздале бродячего рыжего коробейника Янкеля вызвало настоящую сенсацию — как если бы въехал в город индийский царь на слоне и в алмазной шапке. Дело было в том, что город Суздаль никогда еще, со дня своего основания, не видел ни индийского царя, ни еврейского мелочного торговца — Янкель забрел сюда первым. И если об алмазном индийце суздальские лапотники имели все же отдаленное представление, то явление пейсатого рыжего коробейника в черной капоте поразило их как гром с ясного неба. Ликующие дети бежали за Янкелем, осыпая его градом шишек и небольших камней, а взрослые осеняли себя крестным знамением и незаметно сплевывали через левое плечо: черный гость смахивал почему-то на беса. Жидовина в торговце признали не вдруг, поначалу никто не знал, кто таков Янкель и из каких отдаленных пределов пожаловал в Суздаль — и эта неопределенность и таинственность тоже подсыпали перца в кашу. К моменту водворения рыжего Янкеля в торговых рядах весь город уже о нем судачил. И товар его — щепотки пряностей, крестики из святоземельского масличного дерева, бирюзовые сережки и перстеньки, зеркальца в рамках — пользовался повышенным спросом. Подходя к торговцу, капитан Степан Глебов — человек бывалый, бывавший не раз в Москве и Санкт-Петербурге и вхожий к тому ж вот уже десятый год в келью инокини Елены — вдруг приостановился, тихонько хлопнул себя ладонью по лбу и произнес:

— Дак ведь это жид!

Открытие никого особенно не покоробило: жид так жид! Толпясь вокруг коробейника, горожане посмеивались: приняли ведь обыкновенного жида за важнецкую заморскую птицу… Впрочем, было интересно поглазеть и на жида.

Поторговав в рядах, Янкель отправился после обеда по богатым дворам. Там он показывал и другой товар: крестики серебряные, колечки золотые. Перед вечером, по-прежнему сопровождаемый толпой ребятишек, он постучал в монастырские ворота.

Его, с некоторой опаской, но и с любопытством, ждали и здесь. Настоятельнице матери Пелагее предложены были крестики простые и с распятиями костяными и серебряными, а также цепочки к ним различной длины и цены. Самую длинную цепочку с самым красивым крестиком Янкель преподнес недоверчиво косившейся Пелагее со словами:

— Святой товар и жидовские руки не испортят!

Подумав, Пелагея согласилась с Янкелем, подарок приняла, но все же просила его снять ненадолго широкополую черную шляпу. Не обнаружив под ней рогов, настоятельница окончательно успокоилась и разрешила еврею разложить товар для всеобщего обозрения в малой галерее, перед трапезной. Там и застал Янкеля капитан Глебов и, поманив его рукою, повел за собой.

Келья инокини Елены помещалась во втором этаже, в конце коридора. Переступив порог, Янкель остановился и молча поклонился нестарой еще, статной и красивой женщине, читавшей книгу за простым столом, покрытым богатой парчовой скатертью.

— Это тот коробейник, я тебе говорил! — сказал Глебов в ответ на удивленный взгляд хозяйки и, отдуваясь, опустился в кресло у самого входа: подъем на второй этаж был крут, а капитан — тучен.

Комната эта с высоким и мелким сводчатым окном мало чем напоминала келью. Широкая кровать застлана была лисьим одеялом, пол — персидским ковром. Под окном стоял большой платяной сундук вологодской работы. В изразцовой печи в гудящем пламени лениво постреливали дрова. Справа от окна, в углу, в зыбком свете лампадки темнела икона, сверкал золотом и камнями драгоценный оклад.

Стоя перед хозяйкой, рыжий Янкель извлек из своего мешка и опустил на стол потертую кожаную коробку с медными уголками, с висячим кованым замочком. Ключик от замочка он долго ловил за пазухой, наклонялся, шаря рукою под рубахой, и, наконец, поймал с довольной и лукавой улыбкой. Эти его действия позабавили, но слегка и озадачили Евдокию; она приняла маленький узорный ключик со смешанным чувством любопытства и тревоги. Под направляющим взглядом Янкеля она отперла замочек, откинула крышку. В коробке, на куске красного китайского шелка, лежали зеркальца, нитки серого речного жемчуга, круглые серебряные баночки с белилами и румянами. Не спеша покопавшись в этом добре короткими и острыми, холеными пальцами, Евдокия вопросительно взглянула на коробейника. Неприметно поведя жидкой бороденкой в сторону сопящего у двери Глебова, Янкель запустил красные, с въевшейся то ли копотью, то ли грязью руки в коробку и щипком, быстрыми костлявыми пальцами ухватил китайскую тряпку за край и приподнял ее. Под тряпкой, на дне коробки, Евдокия увидела пакет и узнала на нем печать царевича Алексея. Рывком, как от слепящей вспышки света, она опустила крышку — Янкель едва успел отдернуть руки.