Еврей Петра Великого - [59]

— Крещен, Ваше Высочество, — чуть поджал губы Веселовский. — Дед мой еще крестился в православную веру, царствие ему небесное…

— Ну что ж, — глядя безразлично, сказал Алексей. — А хоть бы и жид — что ж поделать: ты ведь в этом не виноват. Да и среди вас людей хороших много: купцы, врачи, или вот хоть тебя взять.

— Врачи замечательные! — оживился Веселовский. — Если бы в Россию пригласить человек пятьдесят-шестьдесят еврейских врачей, и чтоб они там школу врачебную открыли…

— Они и зубы лечат? — перебил Алексей, страдавший зубами.

— И зубы, Ваше Высочество, — подтвердил Веселовский. — Ведь если человек здоров, он и служит лучше, и спрос с него больший, а государю от этого польза. — Он искоса взглянул на царевича, недоверчиво ища в его лице понимание и интерес.

— А что ж, — одобрил Алексеи, — и пригласим. И особый врачебный приказ можно учредить, для надзора над болезнями… Вот тебе я бы такой приказ и отдал.

— Благодарствую, Ваше Высочество!.. — смешался Веселовский.

— А что ж! — продолжал Алексей. — Ты вот говоришь: врачи. Мать моя, царица Евдокия, кишечной болью которой год уже мается. Смогут твои врачи ее вылечить?

— Опытнейших найду, — зачастил Веселовский, — знаменитейших! А покамест, Ваше Высочество, если поподробней узнать о состоянии здоровья Ее Величества, можно и на расстоянии совет дать и лекарством помочь.

— Как лекарство-то пошлешь? — вздохнул Алексей. — В Суздаль?

— Я найду, как! — воскликнул Веселовский. — У меня есть торговые люди, они хоть куда доберутся!

— Я маму мою люблю, — выставив костлявые кулаки на стол, раздельно произнес Алексей. — Ей, несчастной, кроме меня, во всем мире никто не поможет. Если ты, Авраам, доброе дело для нее сделаешь — я тебе этого не забуду, вот как Бог свят! — Он привычно взглянул в угол и, не найдя там иконы, снова повернулся к Веселовскому. Лицо его было взволнованно и мрачно.

— Сделаю, Ваше Высочество, все сделаю! — пробормотал Веселовский, с внезапным страхом глядя в гневные, налитые упрямой ненавистью, петровские круглые глаза.

Вошел лакей в аккуратном паричке, с подносом. Приседая на сильных, обтянутых свежими белыми чулками ногах, он поставил на столик, между собеседниками, бутылку вина и бокал.

— Я бы сейчас водки с тобой выпил по-нашему, по-русски, — сказал Алексей, наклоняя бутылку над бокалами, — да хозяина не хочу просить: скажет — пьяница… А ты чего пришел?

— Поберегите себя, Ваше Высочество! — привстав с кресла, понизил голос Веселовский. Привстал по ту сторону стены и молодой человек Вильгельм Крузе и приблизил ухо к дыре. — Не выезжайте без охраны из Эренберга, чужих к себе не допускайте! И не возвращайтесь в Россию до срока…

— Я знаю, отец меня уничтожить хочет, — тускло, без страха и без злобы сказал Алексей. — Но не только у него сила… А тебе спасибо, Веселовский: ведь ты мне, пожалуй, государственную тайну открыл, а?

— Я эти сведения получил по своим каналам, не государственным, — ударяя на «своим», сказал Веселовский. — По этим каналам и лекарство пойдет в Суздаль.

— Кто предупредил тебя? — продолжал спрашивать Алексей. — Врагов своих я знаю, хочу знать и друзей.

Дипломат Веселовский не задержался с ответом ни на миг:

— Это маленький человек, Ваше Высочество, — дворцовый лакей. Лакеи часто знают не меньше своих хозяев… Из Санкт-Петербурга едет сюда Петр Толстой — опасайтесь его: у него есть приказ доставить вас к отцу.

— Не поеду! — откинувшись в кресле, крикнул царевич, как будто Петр Толстой уже стоял перед ним и требовал его возвращения.

— Позвольте дать вам совет, Ваше Высочество, — немного подождав, сказал Веселовский. — В Эренберге вам оставаться опасно. Если Шенборн предложит вам переехать в другое место, подальше отсюда, — соглашайтесь.

— Предложит! — обиженно, как-то по-детски фыркнул царевич. — Разве же он предлагает! Он диктует!.. Когда ты пошлешь своего человека в Суздаль?

— Завтра же утром, Ваше Высочество, я займусь этим делом, — сказал Веселовский и поднялся из-за стола.

По дороге домой, на Грабенштрассе, он размышлял над тем, за что царь Петр отрубил бы ему голову, если б узнал о содержании его разговора с сыном: тайно вступил в сговор с бунтовщиком, открыл приезд Петра Толстого, назвал царицей ссыльную Евдокию Лопухину.

Вопрос «За что?» давно уже перестал жечь инокиню Елену — бывшую царицу Евдокию Лопухину, мать наследника Алексея. Разве что в первый из девятнадцати ссылочных суздальских лет молодая женщина искала ответ на этот наивный, вечный вопрос брошенных — а потом стойкая ненависть к мужу-мучителю вытеснила из ее души и робкие предположения, и позорные догадки. Сладкие воспоминания более не тревожили ее. Не найдя своей вины в происшедшем — а искала придирчиво, перебирала день за днем, ночь за ночью все девять лет брака! — она всю вину возложила на Петра. И теперь она желала и ждала одного: смерти мужа, воцарения сына.

Сын, вопреки запрету отца, посылал иногда матери нежные письма, подарки. Сын, сев на трон, по справедливости отомстит многим, а прежде всего кровавому монстру Ромодановскому, оскорбителю. Как он, монстр, мучил тогда, истязал: «Царь тебя больше не хочет. Уходи сама в монастырь, состриги волосы с головы — не то и голову с волосами потеряешь!» Не согласилась царица Евдокия, не поддалась ни уговорам, ни угрозам. И увезли ее в Суздаль силком, как арестантку.