Евреи - [18]

– Я и сам не знал, что приду, – смеясь ответил он. – Отец дома?

– Дома. И все время сердится. Неси уже досталось от него.

Нахман поморщился от неприятного чувства и вместе в Исерелем зашел в комнату. Как и в сенях, в ней было тесно, стены пахли сыростью, и негде было повернуться. Неси сидела у оконца и выглядывала во двор. Торговка Энни, мать Неси, поместилась у дверей с чулком в руках, а на кровати уверенными жестами слепой нищий, Дон, отец девушки, считал деньги.

– Кто это? – спросил Дон и сейчас же ответил, пряча деньги: – Это – Нахман, я узнал его по шагам.

Он благосклонно улыбнулся, вытаращил слепые глаза, и Нахман, поискав места, уселся подле него. Неси не оглядывалась.

– Добрый вечер, – произнесла Энни своим неприятным голосом, – что слышно в рядах?

Она очень охотно принимала Нахмана, и он был первый из молодых людей, который удостоился ее одобрения. И она и старик Дон имели виды на Нахмана и не находили ничего предосудительного в том, что он к ним зачастил.

– Да, в рядах, – повторила она, играя вязальными спицами. – Неси, почему ты сидишь к гостю спиной? Это некрасиво.

– Хочу так, – ответила девушка, бросив быстрый взгляд на Нахмана.

– Пусть сидит, где хочет, – отозвался Нахман, – мне это не мешает.

– Плохой совет, – оскалил зубы Дон. – Она хочет, – повторил он, вдруг рассердившись, и было непонятно, как из мягкого, приятного голос его мог сделаться таким скрипучим, злым. – Мать говорит, она должна слушаться.

– Я уйду, – со страхом шепнул Исерель, – сейчас опять начнется.

– Я прошу, – вмешался Нахман. – Право, мне все равно…

– Перестань, Дон, – серьезно сказала Энни, – человек говорит: ему все равно.

Неси встала, бросила на слепого злой взгляд и вышла из комнаты.

У Дона затрепетали ноздри. И как только скрипнула дверь, он вдруг сорвался с кровати и, уверенно ступая на ногах, протянув лишь руки, резко закричал:

– Назад, Неси, назад в комнату, я приказываю! Не слушаешь? Хорошо, уходи. Но помни, ты вернешься…

Так же уверенно ступая, он добрался, до кровати и, улегшись, проворчал:

– Я уже кожу сдеру с нее, непременно сдеру, такая проклятая душа раз в век рождается.

Нахману едва сиделось. Над интимной жизнью Неси как будто взвился занавес, и он увидел эту жизнь, – такую неприглядную, жизнь под властью дикого надсмотрщика. Каждое слово этого отца было красноречивой повестью мучений. Вставали длинные годы страданий в одиночку, и вся жестокость их лежала в каждом дрожании мускула на этом деревянном лице, в этих изуверских, будто равнодушных глазах, во всей крупной фигуре старика-нищего, с длинной седой бородой.

Теперь Нахман начинал понимать дикость и настороженность Неси, ее речи, порывания и безумную неосторожность, с какой она искала свободы…

– Она упряма, как сталь, – согласилась Энни.

– Я сломаю ее, – с ненавистью ответил Дон.

– Не знаю, что она сделала дурного, – не вытерпел Нахман, – честное слово, вы несправедливы.

– Не говорите пустяков, – нахмурился Дон. – С девушкой нужно разговаривать, держа кнут в руках. Со всякой девушкой. Я так всегда с ними говорил. Человек должен работать, Нахман, а не быть сталью… Спросите Неси, как она работает? День да, день нет. Что это, спрошу вас? У тебя здоровые руки, здоровые ноги, – пусти их в оборот. Я двенадцать лет, как ослеп, и никто мне еще копейки не дарил. Я работаю, я работаю…

– Он работает, – серьезно подтвердила Энни, играя спицами, – и если бы не он, мы умерли бы с голоду.

– Не понимаю, – хотел сказать Нахман, но удержался.

– Я работаю, – с гордостью повторил Дон, поглаживая бороду, – и ни у кого не сижу на шее, как моя дочь. Я работаю головой, руками, голосом… Вы слышали мой крик? А я могу сделать мой голос, как у ребенка, когда его мучат, как у котенка, когда его душат. Я упрямый, но гнусь, как молодая ветка, полная соков. Из моих глаз текут реки слез, когда нужно, но если бы потребовали реки меда, – я заплакал бы медом. Я так выучился петь песни, что разбойника трону. Я работаю…

– Он работает, – с гордостью повторила Энни, и глаза у нее заблестели.

– Почему Неси не хочет? – вспомнил он опять. – Принеси копейку, но потрудись над нею, вот чего я хочу и добьюсь. В чем сила человека? В работе. Работай, ловко работай. Дорога работа, а человек самый дешевый товар…

Он уже перешел к другому, заговорил о людях окраины, и Нахман с недоумением слушал.

– Все, кажется, трудятся, – произнес он, наконец, – что толку? Я не видел еще ни одного рабочего, который бы жил хорошо.

– Не люблю, когда говорят пустяки, – с досадой перебил его Дон, – и машина работает. Чем труднее жить, тем ловчее нужно работать. Они дураки. В городе тысячи нищих – я выручаю лучше всех. Хотите, я сейчас сделаю так, что вы заплачете и отдадите мне все, что у вас в кармане? Вот как нужно работать! Они думают, что если бедны, то им все следует.

В его словах сквозила ненависть, и нельзя было понять, чего он хочет. Нахман, не возражая, пересел к окну, мечтая увидеть Неси. Старуха вышла в сени и долго возилась там. Совсем стемнело.

– Уже поздно, – с беспокойством произнес Дон, – я помолюсь.

Нахман кивнул головою, не оглядываясь. Двор осветился огнями. Словно желая избавиться от муки, Нахман искал теперь Неси. Старик стал читать молитвы.