Евреи - [17]

Старуха засуетилась.

– Дина, – прошептала она, и на лице ее мелькнуло блаженство, – вот мое сокровище. Это сама доброта. Посмотрите на нее.

Она вышла из комнаты, и Нахман последовал за ней. Девушка шла раскачиваясь, чуть касаясь земли, будто боялась придавить ее.

– Моя радость, – шепнула Сима.

Теперь Нахман разглядел ее. Она была стройная, с тонкими чертами лица, чуть-чуть бледная, – но спокойны и уверенны были ее глаза.

– Холодная девушка, – подумал Нахман.

– Это Дина, Нахман, – произнесла Сима Дина вскинула на него глаза, и ему показалось, что по лицу его прошел мягкий свет.

– Почему же вы стоите на пороге? – спросила она.

Она лишь теперь разглядела, что мать в слезах, и испуганно произнесла:

– Что случилось, мать?

Старуха зашептала. Из комнаты несся смех девушек. Фейга стояла у окна, прижавшись лицом к стеклу, и не сводила глаз с Нахмана.

– Я еще зайду к вам, – произнес он, простившись.

В комнате его поджидала Мейта, и как только он открыл дверь, она сейчас же спросила:

– Зачем вас Сима звала?

Он не ответил ей, весь под влиянием пережитого ужаса, и прошел в свою комнатку.

– Вам ничего не нужно? – говорила Мейта, идя за ним.

– Ничего, Мейта.

Она исчезла, но через минуту опять появилась на пороге и повторила свой вопрос:

– Вам ничего не нужно, Нахман?

Что-то странное было в ее взгляде, в ее движениях.

– Не может быть, – подумал Нахман, оглядывая ее и пугаясь своей мысли.

– Сегодня мать придет поздно, – тихо выговорила она. – Я посижу у вас, Нахман.

– Зачем? – спросил он.

– Я посижу, – настойчиво повторила она, но как бы спрашивая позволения.

– Мне некогда, Мейта, – я сейчас ухожу.

– Никогда вы дома не остаетесь, – посидите теперь.

– Не могу, Мейта, я должен увидеться с Неси.

Она внимательно посмотрела на него, отвернулась и, напевая, вышла из комнаты.

– Когда мне будет шестнадцать лет, – думала она…

И после его ухода, долго стояла у окна, думала, горела, напевала, и в голосе ее дрожали слезы.

5

Нахман шел к Неси… После первого знакомства он как бы покорился ей, и что-то сильное, имевшее власть приказывать ему каждый день, где бы он ни был, требовало: ступай к Неси, ступай к Неси. Он видел ее всегда перед собою, и в воспоминаниях она являлась такая же откровенная, смелая, дерзко рвавшая оковы, наложенные на нее окраиной… Она нравилась ему, – и очарование заключалось в том, что он боялся ее, боялся ее порывов, влечений, которые должны были привести ее к гибели. Когда она раскрывала ему правду окружавшей жизни, правду своих мечтаний, он сам возбуждался и горячо поддерживал ее, чувствуя, что ходит с нею над пропастью, в которую легко можно было упасть. Он не понимал еще, что влечет его к ней. Она казалась ему холодной, безумно равнодушной к человеческому сердцу, и то, что она была холодная, безумно равнодушная вызывало в нем лучшие инстинкты и желание победить ее. Подобно Натану, он никогда не любил и жил целомудренной жизнью здорового работника, который не думает о женщинах. В своем воображении он ставил, не разбирая, каждую высоко на горе и поклонялся ей. В чистоте стыдливости и тайного влечения, он предпочел бы проститутку лучшей целомудренной девушке, чтобы вместе с актом любви совершился и акт нравственности, – и Неси как будто привлекала его тем, что ходила на краю пропасти. Ему казалось, что без его участия она неизбежно погибнет, и бессознательное сострадание требовало совершить спасение женщины. С каждым днем он все больше втягивался, – то, что он переживал, было гармонично, красиво, и оно стало потребностью. Нужна была Неси, с оголенной шеей, с ярко красной лентой вокруг черных волос, с округленными пластическими жестами; нужна была ее настороженность в глазах и речах, стремительность и хищность и опасность, грозившая ей; нужно было чувство страха за нее, восхищение, которого он стыдился…

Когда она бывала милостива к нему, он молча переживал свое блаженство… Она шла с ним в главную улицу окраины, откуда виден был город с его огнями, и он жарко говорил ей о своих желаниях и мечтах. И побежденная на миг светлыми словами о том, какою должна быть жизнь, к которой и сама стремилась, – она смягчалась, и оба как будто впервые узнавали друг друга. Она отвечала на его мечты дрожащим голосом, и ему и ей, хотя они еще были чужды друг другу, хотелось вечно идти, лишь бы добраться когда-нибудь до края, где жизнь освобождала людей…

Начинало темнеть, когда Нахман вошел во двор, где жила Неси. У каждой квартиры сидели мужчины и женщины и пили чай. В углу Нахман заметил Шлойму и Хаима. Лея, закрыв кисеей лицо, словно боялась людей, сидела к ним спиной.

– Ступайте сюда! – крикнул ему Хаим, махая руками. – Узнаете новость… На фабрике…

Нахман не расслышал окончания, но кивнул головою. Из оконца квартиры правого флигеля сверкнули глаза Неси.

– Я зайду к вам позже, Шлойма, – крикнул он, засуетившись, – подождите!

Он повернул к правому флигелю, открыл дверь и вошел в сени. Неси не выходила. На скамейке сидел тринадцатилетний мальчик, Исерель, брат Неси, и читал книгу. При виде Нахмана, он бросил книгу и с радостью сказал:

– Ну, вот вы пришли, наконец. Нахман! Я так доволен…