Евреи в тайге - [39]

Старики — пример и основа казачьей жизни. В Лазаревой я видел хромого, которому старики не позволяют лечиться у врача. У них есть от хромоты свое лечение. Вот оно: «Два мертвеца дерутся, острыми саблями секутся, у их раны не ломит, кровь не текет. И у раба божия Афончи кровь не теки». Афонча к доктору и не ходит. Только старики и читают над ними свои заговоры.

Неудивительно, что случай со стариком, который сел в автомобиль, облетел все побережье. Он передавался из уст в уста. Я потом слышал эту историю за триста километров. Она обросла невероятными подробностями, она стала легендарной. Передавая ее, казаки говорили:

— Во! Пронимать стало!.. Деды отмерзать начали.

Как ни первобытны люди тайги, они с замечательной, подчас трогательной и настороженной чуткостью относятся ко всякому, кто приходит к ним с культурой. Куда мы ни приезжали с научной экспедицией, мы встречали самый живой интерес со стороны населения.

В станицу Столбовую мы приехали совершенно мокрые. Пришлось переходить вброд речку, проводник неудачно повел нас, и кони под нами проваливались в какую-то яму и плыли через стремнину. Мы все, один за другим, падали с коней в воду. Эта книга рисковала не быть написанной. Если бы у лошади профессора Кунца был чуть короче хвост, автор не имел бы за что ухватиться в последнюю минуту.

В Столбовой сушили платье, сапоги, вещи. Народу глядеть на нас набилось уйма.

— Пущай, пущай наглядятся на ученых людей. Авось, самим захочется учеными стать, — сказал пожилой казак, указывая на детишек, глазевших во все глаза.

За Волочаевкой, в непроглядной глуши, жители созвали сход и пригласили наших профессоров рассказать им, что именно они здесь собираются делать:

— Каку пользу затеваити?

Объяснения давал глава экспедиции, профессор Хэррис.

Казаки сидели вокруг своих стариков, как краснокожие в Дакоте, и слушали непонятный им язык. Американец говорил о прогрессе и учености его богатой страны, о машинах, которые заменяют человека в труде. Он сказал, что Биробиджан имеет все, чтобы тоже стать богатой и ученой страной.

Когда он кончил, выступил казацкий дед, древний дед с белой бородой и колючими глазами. Он сказал переводчику:

— Передайте, знацца, што благодарим. Так, мол, и скажи, — благодарны, мол, казачество. И ишшо просят, мол, Америку, чтоб, знацца, и напредь так поступала…

Дед вытянул вперед руку, зажатую в кулак, и, туго забирая ее назад, пояснил:

— Чтоб, знацца, именно к нам ученых людей спосылала, да с машинами, а не то што солдат с войной.

Потом он жал руки профессору Хэррису и всем нам и говорил каждому:

— Премного благодарим.

Когда в тайге впервые затарахтел трактор, казаки стали не на шутку высказывать недовольство: они давным давно свыклись со своей забитой и темной охотничьей жизнью и увидели в тракторе угрозу:

— Зверя разгонит! — говорили они. — Поди-ка поищи его, когда он шорох слышит, а тут во какой шум подняли!..

Но прошло какое-то время, и казаки увидели, что трактор, хотя и отгоняет зверя, но имеет все же свои качества, которые пожалуй, дороже и интереснее самой теплой медвежьей шкуры: трактор за первые два года поднял в Биробиджане больше земли, чем до него было поднято косными казаками за семьдесят лет.

В нескольких поселках уже горит электричество. Оно зажглось в тайге впервые в 1928 г., через несколько недель после прибытия первых переселенцев, когда на Бирской опытной станции была открыта тракторно-ремонтная мастерская. Трактор дал свет. Ни земля здешняя, ни небо, ни звери, ни птицы, ни люди не видели никогда того непостижимого чуда, которому революция присвоила наименование лампочки Ильича.

Евреи как колонизаторы Биробиджана являются культуртрегерами. Не потому, что они евреи, а потому, что их здесь поселяет советское государство, которое знает, что нельзя этот край колонизировать, не подвергнув его большой культурной обработке. С новыми колонистами появились тракторы, дорожные машины, экскаваторы, — частью советские, частью присланные друзьями из Америки. Появились мелиорация, агрономия, строительство. Вообще, начинается жизнь культурная. Колонизация, — в данном случае еврейская колонизация, — отвечает давно созревшим потребностям коренного населения.

— Спасибочки, евреи зашевелили, — говорил мне седой старик. — Таперя, говорят, будут дорогу прокладать тута. А то ведь сторона наша, сами знаете, какая, — сторона наша таежная.

Как мне ни казалось неожиданным, казаки и евреи уживаются рядом хорошо.

В Екатерино-Никольском, поблизости от еврейской колонии Амурзет, мой знакомый, с которым мы вечером проходили по улице, обратил мое внимание на разговоры, слышавшиеся в темноте. Там казачьи молодые люди звали евреек-трактористок проводить смычку национальностей где-то нето в саду, нето на берегу.

— Видите как? — сказал знакомый. — Сливаются, срастаются!..

Правда, политика Никольских парней в национальном вопросе объясняется еще и приятной внешностью евреек-трактористок. Молодые еврейки нравились во все времена и антисемитам. Еврейскую рыбу тоже зачастую любят самые заядлые юдофобы.

Но есть случаи и посерьезней: в том же Никольском еврей-переселенец, к тому же бывший шойхет, т. е. лицо почти духовного звания, женился на казачке и взят в дом ее родителями за сына. Тесть и теща не наглядятся на милого зятюшку. Лучшие куски свинины подсовывают милому зятюшке. Бывший шойхет отъедается сала за всех своих самых отдаленных предков, которые никогда не ели трефного.