Евреи в русской армии: 1827-1914 - [21]

. Намекая на прежние отношения общины и армии, «Рассвет» писал, что новые общественные настроения, бесспорно, подскажут русским евреям, что им следует исполнять воинскую повинность добровольно и с любовью наравне со всем русским народом^{146}. Некто Хаим Фукс из Херсона, блестящий самоучка, бредивший военной службой, написал письмо Александру II, умоляя допустить его к экзаменам в военное училище; и хотя эта привилегия предоставлялась исключительно крещеным евреям, Фукс получил разрешение, за которым последовал и государственный пансион, покрывающий плату за обучение^{147}.

Выходившая на трех языках — идише, русском и иврите — русско-еврейская пресса широко освещала военные вопросы. В эту пору евреи оказались жадными читателями русских газет, рассказывающих о событиях недавней Крымской или современной им Балканской войны; точнее сказать — слушателями, толпящимися вокруг своих соотечественников, владеющих русской грамотой и пересказывающих-перетолковывающих события военной хроники на всем им понятном идише^{148}. Ежедневная газета Военного министерства «Русский инвалид», редактируемая полковником Главного штаба Петром Лебедевым, впервые в русской прессе опубликовала целую серию филосемитских статей, чем немало вдохновила еврейский патриотический порыв^{149}. Как это случилось с офицером Дубовым, одним из главных героев романа Льва Леванды «Горячее время», русские военные заново открыли для себя русских евреев^{150}. Вскоре после окончания Крымской войны «Русский инвалид» решительно высказался за пересмотр общепринятых предубеждений по отношению к ним:

Военному ли забыть о евреях или сказать о них укорительное слово, когда в рядах русской армии есть десятки тысяч евреев, честно и верно исполняющих свой долг государю и отечеству, и когда твердыни многострадального Севастополя, наравне с кровию русских, обагрены также кровию еврейских солдат, сражавшихся даже против своих единоверцев!^{151}

В этой обстановке еврейские общины также заново открыли и переосмыслили свое отношение к еврейским солдатам. Духовные и казенные раввины — во главе еврейских делегаций — вышли с приветствиями к русским войскам^{152}. Некоторые из них, как, например, казенный раввин Лев Биншток, организовали кидуш (праздничное благословение вина) для русских войск, обеспечив вином и сладкими булками русский пехотный полк, возвратившийся с Балканского фронта в Бердичев. Он весьма растрогал военных начальников, выступивших с хвалебным отзывом о еврейских солдатах, участниках большого славянского дела^{153}. На волне русско-еврейского патриотизма изменилось отношение к армии духовных и казенных раввинов, общинных еврейских деятелей. Они несколько наивно, но вполне искренне принялись публично и печатно перечислять выгоды новых условий военной службы, запечатленных в Уставе 1874 г. о всесословной воинской повинности (подробней об этом уставе мы расскажем ниже). Армия, по их мнению, решительно изменилась по сравнению с николаевской эпохой: рукоприкладство было отменено, шпицрутены остались в далеком прошлом, еврейскому солдату позволялось оставаться в традиционных поведенческих рамках и даже вроде бы соблюдать законы о кошерной пище; наконец, на праздники солдат отпускали домой, в семьи. При таких условиях, твердили они, еврею даже полезно служить в армии!^{154} Маскилы соглашались, с готовностью оправдывая неравенство еврейских солдат перед законом. С их точки зрения, русскому еврею важнее выполнить свой священный долг перед отечеством — попросту, служить в армии, чем сделать военную карьеру или же остаться в рамках еврейской обрядности^{155}.

Шолом Абрамович, вошедший в историю как «дедушка еврейской литературы» Менделе Мойхер Сфорим, регулярно публиковал статьи на древнееврейском языке о русско-еврейском патриотизме, выражая совершенно новое понимание возможностей русско-еврейского сближения^{156}. Он же и перевел Устав 1874 г. на идиш, сделав его доступным тысячам еврейских читателей. Моше Лейб Лилиенблюм, другой знаменитый русский маскил, отвел все обвинения против русской военной бюрократии в непоследовательном будто бы подходе к евреям и обвинил во всех грехах еврейскую общину, ответственную за уклонения от призыва и подкуп врачей приемных комиссий. Каждый еврей должен достойно исполнять свой долг, призывал он^{157}. Подобного мнения придерживались и евреи Центральной Европы: один из редакторов газеты «Га-Магид» подчеркнул, что, подобно своим галицийским собратьям, русские евреи добьются полной эмансипации только тогда, когда будут честно исполнять воинскую повинность^{158}. Одними призывами дело не ограничилось: рядовые маскилы из Вильны решили соединить в одном поступке патриотический порыв и идеи еврейского просвещения и записались вольноопределяющимися в войска, чтобы учить еврейских солдат читать и писать на древнееврейском языке^{159}.

Еврейский солдат оказался фигурой, вокруг которой выстраивались новые отношения еврейской общины и русской армии. Он же стал первым реципиентом общинного патриотизма. Вот один из поразительных тому примеров. В 1878 г. по инициативе бийской еврейской общины командующий Вятским полком позволил тремстам еврейским солдатам взять с собой на Балканы свиток Торы, принадлежащий местной еврейской общине, в знак солидарности евреев местечка с делом освобождения славян от турок. Он же в сопровождении полковых офицеров, начальника полиции и городского головы принял участие в торжественном возвращении свитка в бийскую синагогу по окончании Балканской кампании