Евреи в блокадном Ленинграде и его пригородах - [30]
Город постоянно бомбили и обстреливали. После войны говорили, что в каждый дом на Лиговке попало не менее двух бомб или снарядов. Нам повезло, в наше время прямые попадания, кроме зажигательных бомб, нас обошли. Родители шептались о возможности сдачи города немцам. Это означало бы, что в городе произошло бы всё то, что происходило во всех оккупированных городах Советского Союза – в первую очередь были бы уничтожены все евреи. И опять-таки не просто все евреи, а уже конкретно – отец, мать, вся наша семья …и я сам. Поэтому отец, кадровый военный, которому, как я думаю, были известны многие закрытые данные о положении города, не сомневался в том, что семье надо эвакуироваться.
Приведу несколько примеров, говорящих о грозившей нам опасности.
В августе 1941 года у моего отца была возможность эвакуировать нашу семью водным путём. Сейчас уже не могу и припомнить, куда направлялся этот теплоход. Но буквально за несколько дней до отплытия кто-то из детей заболел, и наш отъезд из Ленинграда не состоялся. Через несколько дней отец рассказывал маме, что немцы разбомбили теплоход, и все его пассажиры погибли.
Это фотография дома №87 по Лиговской улице, где наша семья жила до войны, и где мы провели первые наиболее тяжёлые месяцы Ленинградской блокады.
В конце августа 1941 г. нас пытались отправить на Большую землю по железной дороге, и уже погрузили со всеми пожитками в товарные вагоны на Московском вокзале. В вагонах мы просидели почти две недели. Дорогу бомбили, и отправление поезда всё время откладывали. Бомбили и вокзал. Говорили, что район Московского вокзала был одним из самых опасных во время немецких бомбардировок. Прямых попаданий не было, но я хорошо помню осколки, которые мы находили на перроне после отбоя воздушной тревоги. То, что они не попали в наш вагон – простая случайность. 7 сентября железная дорога была окончательно перерезана немцами, сообщение с Большой землёй прервано, и мы возвратились домой. Город постоянно бомбили.
Приведу лишь несколько фотографий, на которых показаны результаты немецких бомбёжек и артиллерийских обстрелов.
Дом Энгельгардта. Петропавловская крепость. Инженерный замок. Улица Петра Лаврова
Сейчас в памяти всплывают только отдельные события. Трудно забыть те тревожные дни, когда на улицу невозможно было выйти из-за того, что она была затоплена водой по колено, как говорили, из прорвавшегося водопровода.
В то напряжённое время ждали штурма города с середины октября. В городе стали строить баррикады и дзоты в угловых домах – углы домов укрепляли кирпичами, окна нижнего этажа закладывали, оставляя бойницы. Ближайший к нам дзот был в соседнем доме №89 по Лиговке. Сейчас этот дом перестроен. Он мне запомнился ещё тем, что до войны рядом с ним стояла мороженица с небольшим лотком и продавала удивительно вкусное кругленькое вафельное мороженое. С приходом войны всё изменилось.
Приведу некоторые выдержки из воспоминаний блокадницы А. И. Воеводской, нашей соседки. Она жила через один дом от нас, в доме №91.
«В ближайшей к нам школе 301 (она располагалась в нашем доме №87. – В. Ц.) разместили беженцев. Они потом будут первыми жертвами блокады, и на долю учителей выпадет обязанность выносить трупы. Занятий в школах не было, но во время блокады никого не увольняли. Люди приходили на работу и оставались там свои часы, даже если работы и не было. Учителя по очереди дежурили на объекте».
И ещё:
«…Газ отключили в начале войны, паровое отопление не работало, в начале декабря отключили и электричество. С наступлением холодов вода перестала подниматься на этажи. Воду брали из люков на углу Разъезжей и Глазовой или из водоёма в сангаллиевском саду. Однажды (в середине октября) бомба попала в канализацию на противоположной стороне Лиговки, на один дом левее в сторону московского вокзала. На улице из развороченных труб рекой текла вода. Город оставался без стёкол. Шесть окон в сторону Лиговки – без единого стёклышка… их забили фанерой».
Наша квартира находилась на последнем, шестом этаже дома. Осколки и зажигательные бомбы попадали на крышу постоянно. Зачастую они пробивали её и попадали в чердачные помещения. В борьбе с зажигательными бомбами участвовали многие жильцы. Им иногда помогали и мы, дети. Я не помню, попадали ли «зажигалки» в находящиеся под чердаком квартиры, но вероятность этого была большая. Поэтому нас, живших на последнем этаже, переселили подальше от опасности – на второй этаж, в квартиру, жители которой эвакуировались. Но и там опасность была рядом.
Тревоги следовали одна за другой. Иногда мы ночевали в бомбоубежище. Но однажды мы остались дома и сидели на кухне за столом у окна. Вдруг раздался взрыв. Осколки разбитых оконных стёкол поцарапали мне лицо. Когда закончилась тревога, и мы вышли во двор, то увидели под нашими окнами убитого осколком человека. Возможно, он направлялся в бомбоубежище, которое находилось совсем рядом. От наших окон убитого отделяло несколько метров. Смерть была совсем рядом.
В ноябре 1941 года, когда я возвращался из магазина с неполной буханкой хлеба на всю большую семью, в подворотне дома на меня набросился огромный мужчина и пытался вырвать хлеб из моих рук. На мои крики прибежали находившиеся поблизости дежурные по дому. Они спасли меня. И это не красивые слова, потому что измученный голодом человек в Ленинграде мог решиться на любое преступление ради куска хлеба.
