Евпраксия - [10]

Королева-мать умерла 9 марта. Упокоили ее в склепе замка после соответствующих погребальных церемоний, а затем помянули скромным ужином, проведенным для узкого круга приглашенных. На другое утро, встретив Евпраксию за завтраком, новая владелица Аг-монда заявила:

— Ну, теперь, надеюсь, вы уже покинете наши стены?

— Несомненно, сударыня. Вы дадите мне провожатых?

— Да, но только до границ Штирии.

— Как, а дальше?

— Поступайте, как знаете. Я и так делаю для вас больше, чем положено... исходя из того, как вы опозорили императора.

— Он меня простил.

— Он простил, а я нет. Честь моей семьи выше милосердия брата.

— Хорошо, можете вообще не давать охраны. Только об одном я хотела бы попросить вашу светлость: разрешите Паулине остаться. У нее на руках трехмесячная малышка, и ребенок не вынесет всех превратностей моего путешествия.

Но Юдита не вняла ее словам:

— Ничего не желаю знать, у меня своих челядинок много. Вот еще придумали! Нежности какие! Дети простолюдинов никогда не болеют. Или живут здоровыми, или умирают. Чем суровее обстоятельства, тем они становятся крепче.

Спорить с ней было бесполезно.

Двое суток спустя русская княжна со своей прислужницей выехала из замка. Двигались неспешно, и спеленутая лоскутным одеяльцем Эстер не выказывала признаков недовольства. Трое конников все же со-_ провождали повозку до границ Штирии. Миновав отроги Венского Леса, повернули направо — к озеру Ней-зидлер-Зё, как указывала тетя Настя. Тут, на въезде в Бургенланд, стражники их покинули, сухо попрощавшись. Из мужчин остался только кучер Хельмут. Повернувшись с облучка к женщинам, он сказал:

— Радуйтесь, что я не ушел. Ведь Юдитка приказала и мне вернуться.

— Ах она змея! — от души обозвала ее Паулина. — Чтоб она лопнула от злости! Чтоб ей пусто было, дряни этакой!

Евпраксия ответила:

— Нет, с другой стороны, посуди сама: почему она должна быть ко мне сочувственной? Я ведь столько огорчений принесла ее брату.

— Он вам — больше.

— Трудно подсчитать...

— И потом, разве Юдита не христианка? Не обязана помогать ближнему своему? Проявлять милосердие даже и к противникам?

— На словах — конечно...

— В том-то все и дело, что в натуре семейка Генриха — сплошь безбожники и христопродавцы!

Ксюша возразила:

— Как, а матушка Адельгейда, старшая сестра? Я жила у нее в обители очень хорошо.

— Ну, не знаю, не знаю, ваша светлость, только яблоко от яблоньки завсегда рядом падает.

Хельмут обернулся опять:

— Далыне-то поедем? Или здесь заночуем?

Евпраксия кивнула:

— Едем, едем. Знаешь, где часовня Святого Варфоломея?

— Как не знать! Аккурат на берегу озера. Там кругом дубрава красивая.

— Вот туда и направимся.

Немка удивилась:

— Помолиться вздумали?

— Можно и помолиться. Свечечку поставить за упокой души рабы Божьей Анастасии...

Между тем не успели охранники, бросившие Опрак-су, доскакать до Агмонда, как услышали позади себя конский топот. Посмотрели и увидели четырех кавалеристов в дорогих одеждах — явно из приближенных венценосных особ. Натянув поводья, стражники Юди-ты предпочли встретить неизвестных лицом к лицу. Задали вопрос:

— Кто вы, господа, и куда путь держите? Не нуждаетесь ли в нашем добром слове?

Старший из прибывших коротко сказал:

— Я — архиепископ Герман Кёльнский. Мы — посланцы его императорского величества. Едем в Агмонд за ее величеством императрицей Адельгейдой.

Те переглянулись, и один из них пояснил:

— Сожалею, ваше высокопреосвященство, но она не далее как сегодня утром отбыла из замка. И теперь уже далеко отсюда, за пределами Штирии.

Герман, негодуя, воскликнул:

— Лжешь, мерзавец! Я тебе не верю!

Всадник из Агмонда тоже разъярился:

— Как вы смеете оскорблять меня, сударь? Я не посмотрю, что вы священнослужитель и доверенное лицо императора, и отделаю вас, как нашкодившего мальчишку!

Порученец Генриха выхватил меч из ножен:

— Ах ты тварь паскудная и навозная жижа! За такие слова отвечают жизнью!

И разгневанные мужчины сшиблись в поединке. Силы, разумеется, были неравны: четверо приезжих против троих штирийцев. Но сторонники архиепископа, утомленные долгой скачкой, не смогли воспользоваться численным преимуществом, и к тому же местные действовали решительней, по-мужицки нахрапистей: не обученные тонкостям фехтования, просто шли напролом, подавляли силой. Вскоре на земле, обливаясь кровью, оказались двое приезжих и один охранник из Агмонда. Стали биться двое на двое. В результате обе стороны потеряли еще по одному человеку, и остались только главные зачинщики заварухи. Нападали друг на друга, как бойцовые петухи. Искры сыпались от ударов меча о меч, из груди обоих вырывались короткие стоны: «ух!», «эх!» — и ругательства. Неожиданно Герман, изловчившись, полоснул клинком по открывшейся шее стражника. У того из раны хлынула черная кровь, он забулькал и упал лицом в гриву лошади.

Архиепископ снял перчатку и утер пот с лица... В те далекие времена клирики католической церкви не всегда отличались святостью: одеваясь в гражданское платье, принимали участие в походах, как обычные воины, выполняли мирские поручения самодержцев, не давали обета безбрачия. Папы Римские только-только начинали выступать против этого и нередко встречали мощное сопротивление... Впрочем, разговор на подобные темы нам еще только предстоит, а пока вернемся на тенистую лесную дорогу, что вела к Агмонду.