Эворон - [11]

После возвращения из армии Анатолий недолго рыбачил. Колхоз оказал ему честь — послал в Хабаровск учиться на икорного мастера. И здесь у парня открылся этот особый слух. Бобриков обладал им!

Скоро в Ольгохте вступил Анатолий во владение большим амбаром — икорным цехом. Всю весну и начало лета возил он на склад соль, очищал и сушил ее, сплавал в леспромхоз — договорился купить хороший дуб. Когда бревна привезли, распилил их на колхозной циркулярке, гладко обстругал и начал делать, как учили в Хабаровске, маленькие бочки для икры, на пятьдесят килограммов каждая. Пригнал доски прочно, чтобы и бритва в щель не вошла, схватил обручами, покрасил снаружи маслом.

В августе полетели над рекой метлячки — белые бабочки предвестники кеты. Рыбаки ушли на путину, а через сутки прибыла в село первая плоскодонка с икрой. Бобриков взялся за дело. Все пятьдесят бочонков колхозной икры хабаровский холодильник принял тогда высшим сортом.

И стал Бобриков важным человеком в Ольгохте.

Кто его раньше знал? Бобриков и Бобриков, сын гурана, рыбак. А теперь стали бывать в его доме всякие люди. С порога улыбаются:

— Икорному мастеру — почет и уважение! — и распаковывают бутылку. Бобриков достает черпачок икры. Ему наливают.

— Не пьет он у нас! — беспокоилась Мария Федоровна.

Толька через силу проглатывал. Ну и люди!

После путины забывали про Бобрикова, зато на следующую осень, вместе с приходом кеты, начинали появляться гости. Возвращается Толька с засолки — во дворе уже дежурит-дожидается райцентровская машина. То «Москвич», то газик, а иной раз и сама «Волга».

Увидать бы Дымова, потолковать с ним. Словно сбесились люди от этой икры!

— Надо бы тебе строиться, — глубокомысленно решил один из настырных гостей, — горницу повместительней исделать. Погляди, как в соседнем колхозе икорный живет. Полагаю, колхоз поможет материалами. Люди у тебя бывают!

— Тут не краеведческий музей! — вспыхнула Надя.

— А ты помолчи, Надежда, при мужском разговоре.

— Дурак ты, Толька.

Рыба и икра — лицо колхоза. Теперь если собрание или торжественный вечер — Анатолий в президиуме. Сам председатель спрашивает при случае про самочувствие супруги, хотя, небось, видел Надю уже раз пять за день. Надо бы Анатолию быть довольным судьбой. Но не получилось. Еще полгода назад в жизни у него все было просто и ясно. Было…

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

Вечером раздался обычный стук в дверь.

— Командировочных несет, — зло зашептала Мария Федоровна. — Ох, чую я — сядешь ты, Толька! Ребенок ведь будет…

Она откинула щеколду.

На пороге стоял Дымов.

Анатолий вскочил с лежанки, растерялся, одернул рубаху.

— Вы!

Сердце его учащенно застучало.

— Маманя, это товарищ Дымов! Проходите! Стул, маманя!

Дымов прошел в комнату. На лице его появилась незнакомая Тольке улыбка.

— Ну, рассказывай, как ты тут, крестник? Говорят, икорным богом стал?

Он распахнул доброе пальто и вытащил из внутреннего кармана сверток.

— Армянский, пять звездочек. Специально под твою продукцию…

Толька не поверил.

— Ну, чего глядишь? Ты, брат, поторопись, у меня всего час времени. Одна нога здесь, другая…

— Бегу, — ответил Толька, — бегу.

В этот вечер Бобриков впервые выпил с желанием. Утром он на работу не пошел. Пошел в продмаг. Продавщица удивилась его покупке. «Почувствовал, наконец, вкус?»

Начал Бобриков пить. Дважды его вызывал председатель.

— Что с тобой? Почему меры не знаешь? Смотри-и! Низведу в бригаду.

На следующее лето Тольку отстранили от засолки икры: насыпал в чан много буры, испортил всю партию. Обещали отдать под суд, а пока отправили назад в бригаду, к рыбакам. И тут во время лова, в дневное время, Бобриков свалился по пьяному делу с заездки в воду. Еле откачали. Вернули в село…

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

…Ночью ворочался он на своей лежанке, бормотал что-то, не давал лейтенанту Легостаеву заснуть. Наутро спохватился — бежать в магазин. Милиционер предупредил с лавки:

— Если снова за водкой — не старайся. Отниму.

— И сам выпьешь?

— В магазин сдам. Назад.

— Да кто ты такой! В магазин сдам! Какое имеешь право? Я что, не самостоятельный? Драться что ли со мной будешь?

— И это можно.

— Не сладишь! Не на того напал, я еще…

— А ну давай руку.

Лейтенант поднялся, несколько раз, для верности, прижал толькину руку к столу. Бобриков вздохнул, высвободил занемевшую ладонь.

— Учат вас, выходит. Если ты такой ученый — объясни, почему тогда ее продают? Не можешь? То-то… Слушай, а ты по какой части работаешь? Почему к нам заглянул?

— Моя зона, — туманно ответил Легостаев.

— Ага, — кивнул Толька, — вроде рыбохраны?

— Вроде…

— Ну ладно, не гляди так, не пойду в магазин. А я вчера про тебя подумал, как увидал милицейские погоны, — ну — все, следователь! Обошлось… Может, вообще не приедет?

— Сейчас-то чем занимаешься?

— Дома больше сижу, чтоб не видели. Гуран все-таки…

— Дымов снова не заглядывал?

— Дымов? — Тольке что-то не понравилось в интонации милиционера. — Ты Дымова не трожь, дорогой товарищ. Понял? А я, что же, — живу. Надежда вот уехала. К родителям. И пусть! Вера, надежда, любовь, одним словом… Дрова ловлю в реке, на зиму мамане. Хорошие попадаются — куда в леспромхозе смотрят? Ты бы поинтересовался.