Эволюция и подсознание. Как наше прошлое определяет будущее. Человек – дитя вселенной - [50]

Снятие ограничений, усвоенных нами от родных, друзей и социальных институтов, и открытие новых горизонтов изменяют всё, как говорил Майкл. Я обнаружил это самым непосредственным образом при встрече с тибетской монахиней, которая опровергла общее мнение о старости и долголетии.

Секрет монахини

Спустя почти две недели, необходимые для акклиматизации на высоте пять тысяч метров над уровнем моря, мы пришли в себя после езды по ухабистым дорогам на жестких сиденьях древнего китайского школьного автобуса. Протяженность таких дорог не намного больше, чем размытых тропинок, но все же мы добрались до отдаленного монастыря. Он находился в нескольких часах езды от ближайшей деревни, а жили в нем всего около 100 тибетских монахинь, почти не общавшихся с внешним миром и редко принимавших посетителей. Над холмами поднималась пыль, которая предупреждала монахинь, что мы в пути. Когда мы приехали, они молчаливо ожидали нас в толпе любопытных и застенчивых детей, местных крестьян, пастухов яков и закаленных суровой погодой кочевников.

Любую возможность сделать фотографию в Тибете в нашей группе прозвали «моментом для National Geographic», потому что такой снимок всегда можно поместить на обложку популярного журнала. Так произошло и тогда. Три монахини немедленно вышли вперед, тепло поприветствовали нас и сообщили, что будут нашими провожатыми. Они были одеты в традиционную одежду: темно-бордовая накидка (зен) поверх бордовой юбки (шемдап) и желто-бордовая рубашка (дхонка). Широкие улыбки и оживление говорили об удовольствии увидеться с нами.

Через нашего переводчика монахини рассказали, что жизнь в столь удаленном уголке планеты имеет свои плюсы и минусы. С одной стороны, правительственные инспекторы и земельные спекулянты редко беспокоили религиозное сообщество. А с другой стороны, монастырь расположен так далеко от города и дороги к нему такие скверные, что здесь почти не бывает туристов, обычно поддерживающих экономику подобных мест.

Наш автобус мог вместить ровно 40 человек плюс одного гида, переводчика и меня. Нужно ли говорить, что уже один вид 43 человек обрадовал монахинь и немедленно оживил монастырский двор – повсюду, как по волшебству, возникли прилавки с сувенирами. Мы показали себя достойными покупателями красивых тибетских ковров, ярко окрашенных тханок и амулетов – от длинных веревок с прикрепленными на них молитвенными флагами и огромными тибетскими «поющими чашами» из латуни, на которых можно играть деревянной колотушкой, до нитей с бусинами для подсчета песнопений.

Внезапно вся сцена изменилась. Как будто повинуясь некоему внутреннему сигналу, коврики из шерсти яка, украшения из бирюзы, поющие чаши и картинки были упакованы в большие шерстяные сумки, прилавки разобраны, а монахини молча пошли в здание. «Сейчас мы проследуем в зал для песнопений, – прошептал мне экскурсовод, когда я взглянул на него. – Им пришло время молиться».

Когда мы шли по тропинке на склоне горы, одна из монахинь подошла ко мне. Ее внешность меня очаровала. Она была очень близко от меня, и я без труда определил ее рост. У моей мамы рост 1 метр 44 сантиметра, а лицо монахини было на том же уровне у моей груди, что и у мамы. Но меня пленило не только это.

Сто двадцать лет на Земле, но кто их считал?

Ее глаза сияли, а улыбка не сходила с лица все время, что мы шли вместе. Кожа выглядела здоровой, но я понимал, что глубокие морщины вокруг глаз и на лбу могли появиться только в результате действия высокогорного солнца и сурового климата, в котором так трудно жить женщинам. Она была совершенно лысой, но не из-за выпадения волос, а просто тщательно побрита, потому что в монастыре нет водопровода и длинные волосы вымыть очень трудно. Мой тибетский был намного хуже, чем ее английский, и вскоре стало понятно, что много поговорить у нас не получится. Наше общение будет невербальным. Когда мы в тишине шли к молитвенной комнате, она то опускала глаза под ноги, то поднимала их, чтобы встретиться с моими.

Когда мы подошли к двери в зал песнопений, монахиня откинула гобелен из плотной парчи, закрывавший от ветра, пыли и яркого солнечного света молитвенное пространство. Моя новая знакомая шагнула туда первой, но прежде чем я за ней последовал, меня остановил наш гид.

«Как вам понравился разговор с геьие?» – спросил он. Геше – это тибетское название великого учителя. Я догадывался, что эта женщина – уважаемая старейшина, но странно, что ей была оказана такая честь. Мой гид назвал эту монахиню геше, но в тибетском буддизме такой титул по традиции давали только высокообразованным мужчинам. И только в 2011 г., через три года после нашей поездки в Тибет, Келсанг Вангмо стала первой официально признанной женщиной-геше, тем самым ознаменовав новую эру возможностей для тибетских женщин.

Следующая фраза гида меня ошеломила. «Эта монахиня хранит память об этом месте и традициях этих женщин, – объяснил мой гид. – Я назвал ее геше не только из-за того, что она знает историю. Она реально помнит историю монастыря».

«Что значит – помнит историю? – спросил я. И как такое возможно? Как она может помнить, что произошло в этом месте за сотню лет?»