. В своих снах и видениях византийцы часто принимали ангелов за придворных евнухов. Такое смешение регулярно встречается в византийской литературе. Пример этого можно найти в «Житии Иоанна Милостивого», патриарха Александрийского, написанном Леонтием Неапольским в VII веке
[896]. Во время своего путешествия к императору в Константинополь Иоанн созерцает в видении кого-то, кого он принимает за евнуха и кто призывает его к Царю царей, но затем он понимает, что это ангел, зовущий его к Богу. Более поздний драматический пример — сон Варды из «Жития Игнатия Младшего» Х века
[897]. В этом сне Варда видит свою смерть, санкционированную свыше. Он отправился в Святую Софию со своим племянником императором Михаилом III, и во все окна церкви заглядывали архангелы. Когда они вдвоем подошли к амвону, появились двое спальничих и утащили императора, а еще двое утащили Варду. Затем он увидел святого Петра, сидящего на патриаршем престоле и окруженного двумя
препозитами. По просьбе Игнатия Пётр приказал увести Варду и разрубить его на части. Ясно, что те люди, которых Варда называет евнухами (спальничие и
препозиты), на самом деле были ангелами — исполнителями божественной воли. Случаи, когда ангелов принимали за евнухов, встречаются в «Сказании о Великой церкви» — легендарной повести о строительстве Святой Софии, и в «Видении монаха Космы» — описании мистического путешествия бывшего спальничего на небеса
[898]. В сатире XII века «Тимарион» это обычное смешение получает новый оборот: когда герой видит в подземном мире императора Феофила, он думает, что сопровождающая того безбородая блистающая фигура в белом — это евнух, но ему говорят, что это ангел-хранитель императора, — здесь земного правителя сопровождает его божественный помощник
[899]. На первый взгляд, суть этого топоса заключается в том, что ангелы и евнухи выполняли аналогичные роли при небесном и земном дворах соответственно. Они были вездесущими стражами своего хозяина и его приближенными помощниками
[900]. Но есть и другие параллели между ангелами и евнухами. Ангелы могли появляться в виде безбородых мужчин и были особым типом существ, что отражено в их изображениях в византийском искусстве, например, на мозаике ΙΧ века с Гавриилом в Святой Софии
[901]. Таким образом, у них было явное физическое сходство с евнухами. В византийском соннике Х века, так называемой «Онирокритике Ахмета», прямо говорится, что евнухи и ангелы ассоциировались не только из-за своей внешности, но и из-за своего характера. Он утверждает, что, если кто-то видит во сне прекрасного и высокого (εὐειδῆ καὶ εὐηλίκιον) евнуха, того следует считать ангелом потому, что евнух чист (καθαρόν), ангелоподобен (ἀγγελοπρεπές) и не подвержен плотским похотям
[902]. Литературные и визуальные образы ангелов могут подчеркнуть их блистающий внешний облик и одежду — черты, которые также были атрибутом евнухов
[903]. Это сияние имело божественные коннотации как у ангелов, так и у евнухов. Как отмечает Сидирис, евнуха Нарсеса таким образом описывал Корипп, так что эта концепция встречается уже в поздней Римской империи
[904]. Близость параллели между ангелами и евнухами такова, что мы начинаем задаваться вопросом, какое из этих существо повлияло на восприятие другого. Естественно предположить, что ангелы были образцом для евнухов, но возможно и то, что использование придворных евнухов в Римской империи оказало влияние на восприятие ангелов
[905]. Несомненно, что в изображении ангелов в позднеантичный и ранневизантийский периоды произошли изменения, как показал Пирс
[906].
Еще один интересный аспект ассоциации евнухов с ангелами в византийском контексте был подмечен Манго. Отмечая существование в Малой Азии храмов, посвященных архангелу Михаилу-чудотворцу, он предположил, что Михаил захватил святые места, посвященные Аттису, кастрированному супругу богини Кибелы[907]. Тот факт, что связь между оскопленными мужчинами и ангелами появлялась и в других христианских обществах, предполагает, что эта ассоциация была определенным образом неизбежна. Так, мы уже встречались с ролью ангелов в мистическом оскоплении. Русские скопцы верили, что самооскопление превращает смертных в ангелов[908], а среди любимых сюжетов скопческих икон был архангел Михаил[909]. Характерный голос, которым обладали кастраты, добавлял еще одно измерение к этой параллели, учитывая связь ангелов с идеей хоровликов[910]. Считалось, что у кастратов ангельские голоса, а молодые кастраты были известны как puttini castrati, «кастраты-ангелочки»[911]. Кастрат Морески был провозглашен «ангелом Рима» после его триумфального выступления в роли Серафима в бетховенском «Христе на Масличной горе»[912]. Однако главное, что следует иметь в виду, заключается в том, что ассоциация евнухов с ангелами придала положительный аспект идентичности первых.
