Эвита. Женщина с хлыстом - [76]

С той минуты, как он заявил о своем намерении, сам он и его дом оказались под постоянным надзором полиции; он не мог никуда выезжать – разве что в полицейской машине и в сопровождении полицейского офицера – и за ним следили даже тогда, когда он навещал своих пациентов. Полиция предупредила его, что «любая неосторожность с его стороны будет обозначать немедленное устранение его самого и юноши», и хвастала, что в случае необходимости им нечего бояться недовольства «сверху». Доктор продолжал навещать юношу и после продолжительных настояний добился, чтобы ему выделили кровать и несколько одеял, а также выяснил, что фамилия пациента – Браво. Как только Браво пришел в сознание, а это случилось только через четыре-пять дней, во время визитов доктора ему стали завязывать глаза, а к доктору обращались под другим именем, чтобы юноша не смог позднее опознать его. Доктору сказали, что друзья заявили об исчезновении молодого человека и что в полиции ответили, что они его не арестовывали и что никаких обвинений ему не предъявлялось. Теперь в Особом отделе ожидали указаний «сверху», которые объяснили бы, что теперь делать с юношей. Они даже стали бояться, что в их отделение может нагрянуть инспекция, хотя честно признались, что в городе остались только два прокурора, инспекции которых они боятся, поскольку все остальные получили приказ не посещать Особого отдела без предварительного упреждения, которое даст офицерам время увести любого сомнительного узника через черный ход, который вел прямиком в участок на Пресинкт, 8. Через несколько дней поступили указания перевести юношу в другое место, и посреди ночи Браво накачали наркотиками, загрузили его вместе с его кроватью в грузовик и вывезли в домик в пригороде. Доктор, встревоженный состоянием сердца пациента, следовал за машиной. В своей новой тюрьме Браво оставался в постели.

9 июня, когда протесты, вызванные исчезновением Браво, достигли своего апогея, доктору сказали, что в его услугах больше не нуждаются, поскольку пришло распоряжение, чтобы узника освободить и отпустить на все четыре стороны уже на следующий день. Последние день или два Браво набрался сил настолько, чтобы вставать с кровати; его костюм отправили в чистку, а из его дома выкрали еще одну пару ботинок, поскольку те, которые были на нем при аресте, потерялись.

Доктор, который на протяжении трех недель пытался поставить юношу на ноги, с беспокойством ждал вестей о его возвращении. Несмотря на то, что доктор продолжал находиться под неусыпным полицейским надзором и был предупрежден, что за любую откровенность поплатится жизнью, он умудрился написать подробный отчет о случившемся и показать его доверенным друзьям, которые дали ему некоторые профессиональные консультации; они посоветовали ему придержать отчет до тех пор, пока ситуация не прояснится до конца. Когда 11 июня, вместо вести об освобождении Браво, «Демокрасиа» поместила рассказ о его аресте, доктор и его друзья решили представить отчет Мигелю Анхелю Савара Ортису, одному из прокуроров, чьей честности полиция боялась как огня. Но сначала требовалось увезти доктора из страны; это проделали с немалой изобретательностью, но доктор Кариде потерял свой дом и практику, он оказался разлучен с семьей и даже за границей жил в постоянном страхе за свою жизнь.

Только после этого стали распространяться отпечатанные копии его показаний, но оптимизм и воодушевление, которые они вызвали, погасли очень скоро.

Изо дня в день история Браво обсуждалась на страницах «Демокрасиа» – разумеется, это была официальная версия и ответ на выдвинутые обвинения. «Насьон», которая со дня на день ожидала закрытия и экспроприации, как это произошло с «Пренса», 17 июня отважно опубликовала всю историю с подробностями, включая показания доктора и рассказ самого Браво. Протесты, вызванные отчетом доктора, принудили полицию освободить Браво и отправить под арест замешанных в этом деле офицеров. Но еще до конца июля Аморесано, Ломбилья и остальные с комфортом расположились в казармах конной полиции в парке Палермо без всякого внешнего надзора и в кругу друзей-приятелей, тогда как Браво и доктор Кариде по-прежнему прятались.

Похоже, что Браво арестовали за его принадлежность к коммунистической молодежной организации, и этим фактом пытались извинить то, как с ним обращались. Его политические убеждения не оправдывают ни в малейшей мере жестокости и несправедливости полиции и «начальства» и бесстыдного лицемерия редакторов «Демокрасиа» и не умаляют героизма доктора Кариде. И не стоит успокаивать себя, что жестокость режима Перона распространялась только на коммунистов, поскольку единственной партией в Аргентине, свободной от преследований, являлась Перонистская партия. Радикалы, консервативные, словно английские тори, социалисты, консерваторы и те, кто вообще не интересовался политикой, были одинаково уязвимы. После выборов 1951 года лидеры многих партий отправились в тюрьму, включая Рикардо Бальбина и Артуро Фрондизи, кандидатов от радикалов, и доктора Паласиоса. Если их не пытали, то только потому, что на их стороне были симпатии слишком многих, чтобы безнаказанно их мучать. Полиция Перона истребляла богатых, дискредитировала влиятельных, запугивала иностранцев и терзала простых людей. Она использовала пугало коммунизма в качестве прикрытия, но при этом неизменно объединяла его с Уолл-стрит и с наиболее реакционными членами оппозиции. Судя по всему, Браво был исключительно отважным юношей – его избивали до потери сознания и приводили в себя для того, чтобы бить снова, но не смогли заставить подписать «признание», он прекрасно учился в школе и во время военной службы получил медаль «Pro Patria»; именно таких ребят, которые не имели возможности открыто заявлять протест против несправедливости, которая их окружала, Пероны сами толкали в объятия коммунизма.