Эвита. Женщина с хлыстом - [64]

И здесь снова была роскошь без практического применения: очаровательные покрывала, лампы у кроватей, ковры, но высота кроватей не регулировалась, чтобы обеспечить больному максимально удобное положение, и нигде не обнаруживалось ни единого судна. Здесь имелись детские кроватки для грудничков с крахмальными муслиновыми оборками, сатиновыми бантами и пуховыми подушками, но без клеенки, подстеленной под простыню. В операционной с амфитеатром для студентов стояли великолепные операционные столы, спроектированные аргентинским хирургом доктором Фино-чиетто, брат которого руководил клиникой и, судя по маленьким меткам, пришитым к каждому предмету, разработал также резиновые перчатки, маски и все наличествующее оборудование вплоть до мелочей. Среди всего этого мрамора, стекла и сверкающей стали, кроме двух неизбежных портретов, висевших на стенах, единственным предметом, похоже использовавшимся тут по назначению, были обычные проволочные мухобойки.

В клинике глаза пациента тоже постоянно натыкались на портреты; они висели на каждой стене каждой палаты; они смотрели на родильный стол; и на мраморных стенах коридоров – при строительстве применялось семь видов мрамора – были выбиты высказывания Перона: «Лучше дело, чем слово!» и «Для одного перониста нет ничего лучше, чем другой перонист».

Наряду с кабинетами врачей, которым позавидовали бы многие доктора с Парк-авеню, имелась также и приемная, которую держали для Эвы. Несмотря на огромный письменный стол с портретом Перона, это помещение со стенами, задрапированными серым бархатом, и полками, уставленными роскошными книгами по искусству, никак не могло сойти за кабинет. Оно походило на будуар из какого-нибудь голливудского фильма и, казалось, открывало тайну зал в странноприимном доме, общежитии для работающих девушек и в детском саду, где будуарные куклы украшали столы. Эта комната обставлялась не для детей, или женщин, или девушек, ее готовили для посещений Эвы; и не для детей, и не для девушек строились те игрушечные домики и миниатюрные улочки, они предназначались той девочке и девушке, которыми Эва никогда уже не могла бы стать. Эти игрушки должны были возместить ей то, чего она не имела в детстве и юности, и, как и прочие эгоистичные маленькие девочки, она не хотела, чтобы с ними играли другие. Ей больше нравилось содержать их всегда в превосходном порядке – такими, какими она их оставляла.

Глава 13

И в этом мы также должны отделить себя от олигархии. Они обрели богатство и власть, разрушая и калеча жизни других. Мы не должны быть похожи на них.

Э.П.

Говорили, что Фонд Эвы Перон распоряжался доходом более чем в пятьдесят миллионов долларов в год; по другим слухам, его доход равнялся третьей части национального бюджета Аргентины или даже всему национальному бюджету четырехлетней давности, когда, с капиталом менее чем три тысячи долларов, Фонд был учрежден. Эти цифры – очень приблизительные, поскольку никаких отчетов о том, какие суммы собраны или как тратятся деньги, общественности не предоставлялось; в действительности не похоже, чтобы детальные сведения такого рода были доступны и самой Эве или Рамону Серейхо, министру финансов и, формально, распорядителю фонда, поскольку Эва содержала армию бухгалтеров, чтобы они занимались ее неуемными тратами, и никакое официальное расследование не могло бы прояснить, сколько денег было присвоено, а это наверняка происходило здесь так же, как и в федеральном правительстве. Несомненно лишь то, что реальный доход не соответствовал ни ресурсам подписчиков, ни осуществляемым программам, какими бы грандиозными они ни казались, и что под абсолютным контролем Эвы Перон фонд сделал ее самой богатой и самой могущественной женщиной в обеих Америках, если не в мире.

Источники этих огромных поступлений не составляют тайны, ведь во всей Аргентине не было человека, исключая совершенно неимущих, который бы не внес в него свой вклад. Бизнесмены, домохозяйки, художники, стенографистки, дети, иностранные дипломаты, правительственные служащие, все – от олигархов, потерявших при экспроприации поместья стоимостью в миллионы долларов, до прислуги, которая отдавала в свой общественный клуб полдоллара, – платили Эве Перон. Ни один институт, фирма, союз или общество не избежали этой участи; Эва собрала свою дань с театров и киностудий, с тотализатора, рулетки и с домов свиданий.

Какими бы причинами ни вызывался первоначально интерес Эвы к социальному вспомоществованию – жаждой ли мести или ощущением своего родства с бедняками, она, без сомнения, увидела возможности, которые предлагала ей подобная организация: приобретение власти и богатства и использование их на все сто процентов. Она была грабителем с большой дороги, но ее положение частного лица создавало определенные неудобства: оно не позволяло ей от собственного имени приказать большим фирмам взять и отдать ей нажитое; но Фонд Эвы Перон узаконивал ее претензии, и ничто теперь не ограничивало ее аппетиты. Именем социальной справедливости она могла требовать что угодно и при случае демонстрировала на наглядном примере, таком, как кондитерская фабрика «Му-Му», что бывает с фирмами, которые достаточно опрометчиво отвергли ее притязания.