Евангелия и второе поколение христианства - [20]

Когда мы будем говорить об Евангелии Матфея, то найдем возможным приблизительно представить себе вид первых христианских сутр. Это были тетрадки с записанными без большого порядка изречениями и притчами, которые составитель Евангелия от Матфея включил целиком. Еврейский гений всегда отличался в моральных изречениях; в устах Иисуса этот изящный способ выражения достиг совершенства. Ничто не мешает верить тому, что Иисус говорил именно таким образом. Но ограда, согласно выражению Талмуда, охраняющая святое слово, была очень слаба. Подобные сборники имеют свойство разрастаться путем медленного нарастания, причем контуры первоначального ядра никогда не пропадают. Так трактат Eduith, цельная маленькая Мишна, ядро большой Мишны, на котором осадки последовательных слоев кристаллизации преданий ясно видны, представляет собой отдельной целое в большой Мишне. Нагорную проповедь можно рассматривать как eduith'ы Евангелия, то есть как первую искусственную группировку, не мешающую образоваться последующим комбинациям и рассыпаться сшитым тонкой ниткой правилам.

На каком языке были составлены меленькие сборника наречий Иисуса? Эти Perke Jechon, если можно так выразиться? На языке Иисуса, на вульгарном языке Палестины, смеси еврейского с арамейским, который продолжали называть "еврейским" и которому современные ученые дали название "сиро-халдейский", и в этом отношении Pirke-Aboth, может быть, лучше всего дает понятие о первоначальных Евангелиях, несмотря на то, что фигурирующие в этом сборнике раввины, ученые чисто-еврейской школы, говорили языком более близким к еврейскому, чем тот, на котором говорил Иисус. Конечно, законоучители, говорившие по-гречески, переводили его слова как могли и довольно свободно. Это называется Logia Liriaka, "оракулы Господни", ил просто Logia. Сиро-халдейские сборники изречений Иисуса никогда не имели единства, греческие сборники имели еще меньше и были написаны в виде заметок для личного употребления. Невозможно, чтобы весь Иисус, даже мимолетно, был резюмирован в одном нравоучительном рассказе; Евангелие не должно было замыкаться в узкие рамки маленького нравоучительного трактата. Сборник ходячих притчей и правил, как Pirke-Aboth, не изменил бы человечество, если бы и был переполнен наиболее высокими правилами.

В высшей степени характерно для Иисуса то, что для него учение было неразрывно связано с делом. Его уроки заключались в делах, живых символах, неразрывно связанных с его притчами, и, конечно, в древних тетрадках, написанных для укрепления в памяти его поучений, уже были помещены анекдоты и маленькие рассказы. Скоро эти рамки оказались слишком узкими. Изречения Иисуса ничто без его биографии. Биография его была тайна по преимуществу, осуществление идеала мессианизма; тексты пророков находили в ней свое подтверждение. Рассказать жизнь Иисуса, значило подтвердить его мессианство, создать в глазах евреев полную апологию нового движения.

Таким образом, очень рано создались рамки, послужившие своего рода основой всех Евангелий, где действия и слова были перемешаны. Вначале Иоанн Креститель, предтеча царства небесного, извещающий, принимающий и представляющий Иисуса, потом Иисус, приготавливающийся к своей божественной миссии своим удалением в пустыню и исполнением Закона; потом блестящий период общественной жизни: яркое светило царства Божия, Иисус, среди своих учеников сияет мягким умеренным светом пророка, сына Божия. Так как ученики его имели главным образом воспоминания о Галилее, то эта последняя и стала почти единственным театром действия этой прекрасной теофании.

Роль Иерусалима свелась почти к нулю, и Иисус идет туда только за восемь дней до своей смерти. Последние два дня его жизни передаются с часа на час. Накануне своей смерти он празднует Пасху со своими учениками и устанавливает обряд взаимного причащения. Один из учеников изменяет ему; официальные власти иудейства добиваются от римских властей его смерти; он умирает на Голгофе, и его хоронят. На третий день его могила оказывается пустой; он воскрес, и возсел одесную своего Отца. Многих из его учеников посетила его тень, путешествующая между небом и землей.

Начало и конец, как мы видели, были точно установлены. Середина, наоборот, представляла собой хаос анекдотов, без всякой хронологии. Для всей этой части биографии, относящейся к общественной жизни, не было никакого установленного порядка; всякий распределял материал на свой лад. В целом рассказ был тем, что называется "благой вестью", по-еврейски besora, по-гречески - евангелион, намекая на параграф второго Исайи: "Дух Иеговы на мне, ибо Иегова помазал меня благовествовать нищим, послал меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение и узникам открытие темниц, проповедовать лето Господне благоприятное и день мщения Бога нашего; утешить всех сетующих". Mebasser, или "евангелисту", предназначалась особая обязанность изложить эту прекрасную историю, которая послужила восемнадцать веков тому назад великим орудием обращения людей и продолжает оставаться величайшей опорой христианства в его борьбе еще и в наши дни.