Евангелие от Сергея - [13]

— Ты что это такая печальная? — спросила сестра, — вчера после прогулки ты просто летала по комнате, щебетала, как божья птаха, а сегодня ты будто не Иерусалим ходила смотреть, а казнь падшей женщины.

От этого сравнения Мария вздрогнула и на душе заскребли кошки.

— Продрогла вся, — ответила она, думая о своём.

— Что же теперь будет с нами? Господи! Быстрей бы три дня прошли. Иоанн обязательно за это время что- нибудь придумает.

Они рано легли спать, а весь следующий день занимались шитьём одежды для Елисаветы. Её живот рос не по дням, а по часам и в то, что у неё было она уже не влезала.

Как всегда на закате, они пошли по воду и, когда возвращались домой, повстречали соседку — сестру Иоанна. Поболтав, как обычно, по-соседски, они уже собирались проститься, как она, как бы невзначай, сообщила:

— А брат-то сегодня в Египет ушёл. Вчера вечером пришёл мокрый весь и хмурый и стал собираться в дорогу. — Куда ты, — отговаривала я его, — дождись тепла. Так нет — и слушать не стал, спозазанку и ушёл. Сказал, что в Александрию.

Сказав это, она пошла дальше, а Елисавета вздрогнула и выронила свой кувшин. Не успел он долететь до земли, как его догнал кувшин Марии и они с глухим треском разлетелись на куски. Соседка обернулась на шум битой посуды и, покачав головой, пошла дальше, а Елисавета только всплуснула руками. Она хотела что-то сказать, но тут увидела лицо Марии и сердце её сжалось от боли. Это было лицо человека с глазами, полными страха и ужаса.

— Ты что, Мария? Да пропади они пропадом — эти кувшины, стоит ли из-за этого так пугаться?

— Я…я, — только и смогла произнести Мария, давясь слезами.

— А ну, пошли в дом, — скомандовала Елисавета, почувствовав неладное.

Не успели они зайти в дом, как Мария, зарыдав во весь голос, бросилась в свой закуток. Обескураженная Елисавета последовала за

35

ней и, как не пыталась, не могла успокоить плачущую Марию. Елисавета долго сидела у её изголовья и, не зная, что предпринять, только гладила Марию по голове. Своей женской интуицией она поняла, что случилось что-то очень нехорошее, и что Мария плачет не по разбитому кувшину, а по ушедшему в Египет Иоанну, но никак не могла взять в толк — почему?

…Наконец Мария затихла и тихо лежала, бессмысленно уставившись в стену дома. Её глаза, всегда излучавшие живость, потухли, словно внутри её задули свечку.

— Я, — начала она, — вчера была с ним. Там на горе.

Она замолчала, словно вспоминая, что же было там, на *горе соблазна,* а Елисавета, уже догадавшись, но как бы ещё надеясь, что она ошибается, с ужасом в голосе спросила: — И…?

— Я доверила ему себя.

Елисавета закрыла лицо руками и, раскачиваясь из стороны в сторону, заплакала. Это был даже не плачь, а вой смертельно раненого зверя…

Когда Захарий вернулся домой, то сразу почувствовал неладное. Прежде весёлые, Елисавета и Мария, теперь больше молчали и говорили только по необходимости.

— Вы что, поругались? — спросил их Захарий, — или у вас горе случилось? На вас посмотришь — подумаешь, что вы с похорон вернулись.

— Придумаешь тоже, — стараясь не выдать своих переживаний ответила ему Елисавета. — Просто мне немного неможется, а Мария подпростыла. Так что не ожидай, что мы плясать перед тобой будем.

— Я не знаю как лечить беременнось жены, а вот твою простуду, Мария, я в один день выгоню, — сказал Захарий. Он принялся колдовать над горшком, насыпая туда каких-то, только ему одному известных трав и корешков. Довольно хмыкнув, он поставил горшок на огонь и, вскипятив содержимое, налил в кружку.

— Пей, Мария, — скомандовал Захарий, — ещё одну кружку я приготовлю тебе перед сном и утром ты и не вспомнишь о своей простуде.

Наутро Мария старалась выглядеть весёлой и бодрой, якобы от лекарства Захария, а Елисавета ей всячески подыгрывала. Может быть эта игра, а может быть от того, что при Захарии нельзя было говорить про Иоанна, постепенно всё пришло в норму и только по ночам чуткая Елисавета слышала, как плачет Мария…

36

Перед самыми родами Елисаветы Мария, пошептавшись с Елисаветой, засобиралась домой.

— Мы что, тебя обидели? — недоумённо спросил Захарий, когда Мария попросила его дать ей провожатого. — Елисавета родит со дня на день, как же мы без тебя обойдёмся?

— А как другие справляются? — ответила за Марию Елисавета, — да и лучше мне теперь. И вообще, Захарий, не лезь в наши женские дела. Неужели ты думаешь, что мы с сестрой не обсудили как нам быть?

— Да не пойму я, — начал Захарий, но Елисавета не дала ему говорить:

— Не понимаешь — и не надо, делай как тебя просят. Иди к Наггею и договаривайся.

Причитывающий Захарий пошёл к Наггею, а Елисавета тяжело вздохнула: что будет, что будет?

В тот вечер, когда Мария призналась Елисавете, они проплакали всю ночь. Рассвет застал их, сидящих в тёмном Мариином закутке с опухшими лицами и болью в глазах. И вот, почти три месяца спустя, Мария почувствовала, что с ней творится что-то неладное. Часто подступала дурнота, то тошнота, то чёрные мушки начинали мелькать перед глазами. Когда Захария не было дома, она поделилась своими тревогами с Елисаветой.

— Что же ты раньше мне не сказала? — озабоченно произнесла она, — а я- то, старая дура, даже и не подумала, что это может случиться. Да ты, сестра, беременна.