Евангелие от Марка - [16]

Я часто указывал, как потом этот дух Илии-Иоанна продолжал действовать своими импульсами в мировой истории. И так как мы здесь собрались как антропософы и нам надлежит вникать в оккультные факты, то можно говорить и об этом. Я не раз указывал, что душа Иоанна-Илии появляется снова в художнике Рафаэле (Рафаэль, собственно Рафаэло Санти (1483–1520), — наряду с Мике-ланджело и Леонардо, — ведущий мастер итальянского Ренессанса). Подобные факты вполне могут заставить обратить внимание на то, какие метаморфозы душ происходят благодаря великому прорыву, происшедшему вследствие Мистерии Голгофы. Так как в христианское время даже такая душа должна была действовать через отдельную личность в Рафаэле, поэтому то, что в древние времена было таким всеобъемлющим, со вселенским охватом, появляется в отдельной личности, какой был Рафаэль. Разве совсем нельзя ощутить, что все-таки то, что как аура окружало Илию-Иоанна, есть и у Рафаэля; что и у Рафаэля, как и у этих двух, есть нечто такое, о чем можно сказать: оно слишком велико, чтобы войти в одного человека, оно окружает отдельную личность так, что откровения, которые получает эта физическая личность, действуют как озарения? Это же все есть и у Рафаэля!

Существует замечательное, хотя, может быть, несколько личное доказательство этого, элементы которого я привел еще в Мюнхене (В лекции от 31 августа 1912 г. «Теософия и духовная жизнь современности», входящей в цикл лекций «О посвящении. О вечности и мгновении. О свете духа и тьме жизни.» (GA 138)). Все же я хочу поговорить об этом и здесь для того, чтобы прояснить не только личность Крестителя, а всю сущность Илии-Иоанна; поэтому мне хочется обсудить дальнейший путь души Илии-Иоанна в Рафаэле. Тот, кто честно и искренне хочет заняться тем, чем был Рафаэль, должен иметь для этого особые чувства.

Я уже обращал выше внимание на современного историка искусства Германа Гримма (Гримм (1828–1901): «Жизнь Микеланджело», 1860–1863, 2 тома; «Жизнь Рафаэля», 1872, 1886, 1896; «Рафаэль как мировая сила» — во «Фрагментах» (2 тома, Берлин и Штутгарт, 1902), стр. 151–184) и сказал о том, что он смог с достаточной легкостью написать биографию Микеланджело, но трижды принимался за то, чтобы составить что-то вроде жизнеописания Рафаэля. И так как Герман Гримм был не обыкновенным «ученым» (такой, конечно, со всем справится), но универсальным человеком, который был искренен в своем сердце в отношении того, что хотел понять и исследовать, то он должен был признать, что если он и создал то, что должно было быть «Жизнью Рафаэля», то это все-таки не было жизнью Рафаэля. Он должен был вновь и вновь приступать к этому, но все не был доволен своей работой; незадолго до смерти он попытался еще раз подойти к Рафаэлю, чтобы постичь его так, как диктовало ему его сердце (свидетельства этого есть в его архиве). И уже характерно заглавие, которое должна была носить его новая статья, — а именно: «Рафаэль как мировая сила». Потому что ему казалось, что если искренне приближаться к Рафаэлю, то его нельзя описать, если не рассматривать его как мировую силу, если не видеть того, что действует во всей мировой истории. Совершенно естественно, что современный писатель, можно сказать, весьма неуверенно подбирает слова, когда приходится писать так же вольно и свободно, как евангелисты. Лучший писатель стесняется самого себя, подходя к такой работе. Но образы, которые он хочет описывать, подчас вырывают у него соответствующие слова. Очень примечательно то, как пишет Герман Гримм о Рафаэле в первых главах, написанных им перед смертью. Как будто действительно имелось в сердце какое-то предчувствие в связи с таким образом, как Илия-Иоанн, поскольку, рассказывая о Рафаэле, он говорит:

«Если бы Микеланджело был чудом избавлен от смерти, чтобы снова жить между нами, и я встретил бы его, то я с почтением отступил бы в сторону, чтобы дать ему пройти; если же я встретил бы Рафаэля, я пошел бы за ним, надеясь, не услышу ли я несколько слов из его уст. Относительно Леонардо и Микеланджело можно ограничиться тем, чтобы рассказать, чем они были в свое время. В связи с Рафаэлем надо исходить из того, чем он является для нас теперь. На тех двух как бы накинута легкая пелена, но на Рафаэле ее нет. Он принадлежит к тем, чей рост еще далеко не закончен. Можно всегда представлять себе будущие поколения людей, перед которыми Рафаэль поставит новые загадки» («Фрагменты», том 2, стр. 171).

Герман Гримм описывает Рафаэля как мировую силу, как дух, который шагает через столетия, через тысячелетия, как дух, которому недостаточно места в отдельном человеке. Но у Германа Гримма мы читаем еще и другие слова, которые вырываются из искренности и честности его души. Гримм ощущает, что вокруг Рафаэля словно есть большая аура, которая овевает его подобно тому, как дух Илии веял вокруг Навуфея. Нельзя это выразить иначе, чем так, как пишет Герман Гримм:

«Рафаэль — гражданин мировой истории. Он — как одна из тех четырех рек, которые, как верил древний мир, вытекали из рая …» («Фрагменты», том 2, стр. 153).