Евангелие от Магдалины - [9]

— Что? Революционное искусство? — Мара вскинулась. — Ты не знаешь революционного искусства? Пошли!

Слегка пошатываясь и хватаясь по пути за бесценные бронзовые статуэтки, она перешла в гостиную — огромную комнату за высокой аркой, с большим дубовым столом посередине и старинной медной люстрой с цепями, позволяющими поднимать ее и опускать.

— Вот! — Она раздвинула зеленые тропические заросли у высокой стены. — Это, по-твоему, не искусство?

Когда-то я училась в детской художественной школе... Да, есть такие художники... «которые потрясли мир», — остроугольные линии Малевича, Татлина, яркие, грубые рисунки Лебедева — «Панель революции», и дальше такие же жопастые бабы и губастые матросы — наброски и эскизы Пахомова, Дейнеки, над ними кубистские тарелки, расписанные Анненковым.

«Тоже мне... революционерка! Коллонтай! — думала я, глядя на Мару, восхищенно взирающую на эти шедевры. — Но стоят эти штуки, наверное, здорово... мода на революцию регулярно вспыхивает то здесь, то там».

Далее. Однажды, когда мы сидели с Марой и выпивали, вдруг появился участковый Ткачук и сообщил «горячую новость». Осушив старинный «монастырский» стакан водки, он благодушно решил выдать ведомственную тайну: оказывается, в лагере «замочили» нашего соседа Толика, причем замочили как-то странно: он был на хорошем счету и у блатных, и у начальства, и вдруг — его находят в промзоне с удавкой на шее.

— Словно какой заказ с воли. Не твой ли? За квартирку борешься?! — Ткачук вдруг впился в меня пронзительно-пьяным взглядом.

— Ну, прям уж... Вы мне льстите! — сказала я.

Информация эта меня встревожила. В наши дни, дни гигантских боев за недвижимость, событие это могло быть и не случайным.

Хотя, может быть, это сам Ткачук спьяну решил похвастаться своим подвигом: в наши дни участковые все чаще становятся квартирными «риелторами».

Вскоре после этого Митя переходил дорогу и чуть не погиб. Он быстро прошел перед носом трамвая, и вдруг на него буквально кинулся синий джип, который, как сказал Митя, словно бы затаился за трамваем — и прыгнул. Митя успел отшатнуться назад. К счастью, вагоновожатый вроде был ни при чем: резко навалился на тормоз и лишь боднул Митю слегка. Из удаляющегося синего форда через заднее стекло спокойно глядел какой-то стриженый... «Великое расселение» нашей квартиры в разгаре?

На другой день после этого я заехала в офис к моему старому другу Михалычу — бандиту, наложившему лапу на торговлю квартирами:

— Проверь!

— Адрес?

Я сказала.

Он застучал своими пальцами-бревнами по клавишам «пентиума» — выплыли зелененькие буковки на экране: «Крюков канал».

— Метраж? — спросил Михалыч.

— А это тебе зачем?

Михалыч пожал могучим плечом:

— Ну, как хочешь, гляди... В общем, эта хата у нас в разработке!

Что значит — «в разработке»? С каких пор?

Думаю, что с тех, как отсюда съехал, бросив Мару, адмирал Цыпин, — его боялись. А теперь тут осталась людская «мелочовка» — спивающаяся Мара, нищий, беспомощный Митя. Их убрать — без проблем!.. Ну а что скажете насчет меня?

Сразу я пришла к Гуне, ныне вполне благополучному, и сказала, что надо поговорить о личном. Гуня глядел на меня надменно, уверенный, что я пришла с повинной, проситься к нему назад. Челюсть у него отпала, когда я попросила развод.

Потом мы с Митей записались, обвенчались в Никольской церкви, и я прописалась в его квартирке. И сразу же позвонил Михалыч, видимо, моя фамилия всплыла у него на экране в «разработке» этой квартиры.

— Тебе что — жить надоело?

— Наоборот, только начинаю! — дерзко ответила я.

— Не круто ли начинаешь?

— Но мы же, кажется, друзья? — пропела я.

— Таких друзей — за ... и в музей! — ответил Михалыч любимой присказкой и повесил трубку.

Теперь надо переходить улицу крайне осторожно.

Следующий удар был получен с неожиданной стороны. Мите позвонили из Большого дома — наш старый друг чекист Едушкин, курирующий наш институт, и попросил Митю зайти, «кое в чем разобраться». Сердечко мое радостно прыгнуло: неужто узнали о «наезде», решили защитить?

Вернулся Митя расстроенный:

— Вообще, озверели! Требуют, чтобы я сблизился с Марой и вытряс у нее все тайны! Она как бы Пиковая Дама, а я — инженер Германн, по ее душу! Намекали, что она знает «три карты», что должно стать достоянием государства. Обещали вознаграждение! — Митя усмехнулся.

Ну, ясно: раньше адмирал Цыпин «работал с ней», а теперь она осталась бесхозной.

— Ну что ж... она женщина еще в соку! — усмехнулась я.

Митя отозвался жалобным стоном.

Была ли Мара Пиковой Дамой? Не знаю. Знаю, что она потрясающе гадала на кофейной гуще — переворачивала чашечку и по потекам на стенках все видела. Будучи наполовину цыганкой, часто раскидывала карты Таро, придуманные, говорят, еще в Египте. Однажды, раскинув их, подняла бровь:

— Через год у вас, демократов, возьмут кровь на анализ!

Это было сказано за год до путча 19 августа 1991 года.

Не за такими ли тайнами приходили к ней дипломаты и генералы?

Но меня эти сложности, как говорится, не доставали. Обычно я лишь скромно выпивала с Марой из маленьких рюмочек и мирно советовала ей, пока не поздно, уехать в Париж «к сестры».