Евангелие от Магдалины - [63]

— А кем же я им показался? — скривившись в улыбке, больше похожей на инсульт, вымолвил Михалыч.

— Фраером! — отчеканил Апоп.

Михалыч стал падать и, наверное, упал бы, если бы Станислав Николаевич вовремя его не поддержал своей твердой рукой.

— Что-то я не помню толковища! — слабым голосом проговорил Михалыч. — Где это они, интересно, определили меня?

— А ты не понял? — Апоп усмехался уже вполне презрительно. — В музее, где же еще?

Апоп вдруг полез в карман и вытащил толстую местную газету, раскрыл ее на середине и ткнул пальцем. Мы все сгрудились над нею. Действительно, наша фотография, на которой мы все радостно дыбились вместе со «встречающими», была врезана в центр небольшой статьи. К сожалению, она была на местном языке, и, разглядывая кишащие вокруг да около фото арабские червячки, невозможно было понять, о хорошем или плохом здесь пишется.

— И кто ж здесь «смотрящий»? — Михалыч горько захохотал. — Этот, что ли? — Он ткнул пальцем в хлыщеватого усатого «директора музея».

Официанты, стоя в сторонке, смеялись уже почти открыто (благо нам было не до них) — вот, мол, необыкновенные люди эти русские: приезжают на дорогие курорты, но не отдыхают, не купаются, не загорают и даже не едят, а лишь проводят непрерывные парткомы с чтением газет на местном языке!

Мы, и действительно сгрудившись над газетой, вдруг почувствовали какое-то горькое родство, несмотря на весь разброс наших взглядов и профессий... Но все же общего-то больше, особенно за границей это чувствуешь!

У нас хоть знаешь примерно, как тебя обманут и продадут, а тут — абсолютная лживость, туман, не на кого опереться!

Мы даже сгрудились все вместе, отсев от Апопа, тот остался один, вроде бы как в президиуме. Официанты, очевидно, решили, что это мы переизбрали парторга и теперь почтительно даем ему пространство для размаха.

— Ну и что же они... прикидывают теперь? — горько усмехнулся Михалыч.

— А ничего! — гордо ответил Апоп. — Решили вообще отдать это дело... на официальные рельсы... правительству как бы! Ну, тут как раз про это и написано. — Он небрежно ткнул грязным ногтем в газету.

Михалыч расхохотался:

— Правительству?.. На официальные рельсы? — Он булькал и задыхался. — Так это... по официальным рельсам у нас... ящик с...ли? — Он захохотал, утирая свои красные, свинячьи глазки. — По официальным рельсам! — Михалыч глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, но снова горько захохотал. Затем он снова уставился в фото, качая головой. — Да, правильно народ говорит, — вздохнул Михалыч, — «Таких друзей — за ... и в музей!»

Сегодня мы — и даже уже вчера — слышали эту народную мудрость.

Но шеф наш никак не мог смириться с поражением — все пытался найти опору хотя бы на стороне. Он подманил рукою официанта, и тот, вздохнув с облегчением, шагнул к нам с высоким эмалированным кофейником: наконец-то у этих неугомонных русских перерыв в заседаниях, или, иначе, «кофе-брейк», как это называется на научных конференциях, на которых мы с Митей неоднократно бывали в прошлую эпоху...

— Так официальные рельсы — они и есть самые кривые! — радостно сообщил Митя, опираясь, видимо, на свои впечатления от работы в «Варихов’с фаундейшн».

Официант склонил было кофейник над чашкой Михалыча, справедливо признав в нем главного. Но Михалыч своей мощной дланью отодвинул кофейник: не время еще кофеи распивать! Вместо этого он ткнул пальцем в фотографию в газете, прямо в лицо ненавистного усатого хлыща.

— Ду ю ноу хим? — повернулся он к официанту.

— Ай донт ноу хим, — с достоинством отвечал официант.

Ясно дело — у него совсем другое начальство.

Михалыч дал налить себе кофе и, с наслаждением отхлебнув его, позволил наконец-то себе расслабиться в кресле.

— Ха, смотрящий! — Михалыч презрительно оттолкнул газету. — Даже официант его не знает! У нас любой официант в самой гнусной забегаловке смотрящего по городу знает! А это кто? — Михалыч по-наглому вылил на лицо ненавистного хлыща плевок кофе.

Все отчужденно уставились на Апопа: ну что ж ты, христопродавец, врешь, что нас не уважают?

— Это... никто! — кивнув на залитую кофе фотографию, произнес наш горец. — Тут... нет смотрящего!

— Ха! — Михалыч жизнерадостно захрумкал салатным листом.

— Тут есть... смотрящая... и она заведует всем! — отчеканил Апоп.

Все оцепенели. «Смо-тря-ща-я?» Некоторые уставились на меня, я даже задергалась.

— Эта... «дочь русского офицера»? — первым догадался Митя.

Та шафранноликая, сонноглазая, волнующая плоть царица, которая вела нас за собой по музею?.. То-то она в музее ни уха ни рыла!

— Как же она могла нас так кинуть?! — с болью выговорил Михалыч. — «Дочь русского офицера»!

Апоп гордо поднял голову: вот так! «Дочь русского офицера», а полюбила его, простого горца! Все это напоминало продолжение «Героя нашего времени», а точнее, «Княжны Мэри», а еще точнее, абсурдизм сто шестнадцатой серии мыльного сериала, который трудолюбивые мастера экрана делают из «Княжны Мэри», вынуждая постепенно всех без всякого их желания переспать друг с другом и нарожать детей.

— Я вчера ночью кушал с ней кебаб! — поделился своею радостью Апоп.

— Ну и где ты с ней его кушал? — усмехнулся Михалыч.