Евангелие от Люцифера - [30]

— А, — радостно сказал хозяин виллы, — вы та американская пара.

— Откуда вы узнали? — спросил Хилтс.

— Мне позвонил Альберто из муниципалитета, — ответил старик, все еще улыбаясь. — Ему кажется, будто каждый американец — это продюсер из Голливуда, который ищет новых звезд.

Он посторонился и приглашающе повел рукой.

— Проходите, пожалуйста. Меня зовут Абрамо Вергадора.

Вергадора провел их через несколько не перегруженных обстановкой комнат с высокими потолками, и они оказались в помещении, которое, очевидно, было главным в этом доме, — в библиотеке, заставленной книжными шкафами и стеллажами. Каменные полы были устланы персидскими коврами. Прочая обстановка состояла из дюжины стульев и кушеток и нескольких столов. Почти на всех этих предметах мебели высились стопки книг. Увязанные в пачки книги лежали и на полу. В комнате пахло бумагой, кожей, сигарным дымом и пеплом от находившегося в углу огромного камина.

Финн замерла — на каминной доске красовался тот же герб, который она видела и на кольце Педрацци, и на уголке старинного носового платка, в который был завернут золотой медальон.

— Это герб рода Педрацци, — промолвила она.

Вергадора посмотрел на нее с любопытством.

— Нет, не совсем так, — сказал он. — Однако чрезвычайно удивительно, что вы вообще об этом знаете.

— Но Лючио Педрацци использовал именно этот герб, — настаивала она.

— Верно, хотя его семья не имела на него права, — невозмутимо возразил Вергадора. — Но прежде чем мы продолжим нашу дискуссию, позвольте предложить вам чай или кофе. Лимонад? Что-нибудь еще? Сам-то я, — улыбка старика сделалась еще шире, — пью только «Доктор Пеппер», но для гостей держу и кое-что покрепче. Мартини? Бренди «Александр»? К сожалению, это единственные два американских коктейля, которые я способен смешать, а домашней прислуги, которая занимается уборкой и стиркой по четвергам, у меня нет.

— Кофе было бы славно, — сказала Финн.

— Конечно, — кивнул Хилтс.

— Замечательно, — просиял Вергадора.

Он повернулся и торопливо удалился, шаркая домашними туфлями.

— Он сумасброд, — заметил Хилтс. — Славный сумасброд, но все равно чокнутый.

— Мне больше нравится слово «эксцентричный», — сказала Финн с улыбкой и принялась рассматривать книги. — У него здесь есть все, от «Ада» Данте до «Остановки» Стивена Кинга.

— Не такое уж большое расстояние, если подумать, — отозвался Хилтс, опустившись в одно из уютных кожаных кресел и глядя на продолжавшую осматривать книги девушку.

— Что ты думаешь об этой вещице Педрацци?

— Жду не дождусь его объяснения, — ответила финн.

— Он еврей, — стал размышлять вслух Хилтс, — это несколько странно.

— Вилла называется «Вечный жид». Вообще евреи проживают в Италии тысячи лет.

— Об этом не слишком многие знают.

— Фиорелло Ла Гардия был итальянским евреем. Модильяни, художник, был евреем. По-моему, Оливетти, малый, который изобрел пишущую машинку, был евреем.

— Да. Его звали Камилло Оливетти, — произнес Вергадора, вернувшийся в комнату с подносом.

Кроме кофе на подносе стояла фарфоровая ваза с одним-единственным бутоном розы. Хозяин опустил поднос на стол.

— Я знал его сына, Адриано, довольно неплохо, — продолжил старик. — В войну мы с ним вместе комфортно отсиживались в Лозанне, изображая из себя изгнанников. Не будь он так богат, наверняка стал бы коммунистом. Я уверен.

Он умолк и мечтательно улыбнулся.

— Вы знаете, они ведь единственная компания, до сих пор производящая пишущие машинки. Я чувствую себя уютнее в мире, где у людей есть не только органайзеры и компьютеры.

Он взглянул на Финн:

— Сливки? Сахар?

— Нет, спасибо, — ответила она.

— И то и другое, — сказал Хилтс.

Вергадора налил кофе и, когда Финн заняла место за столом напротив него, передал чашки гостям.

— Расскажите мне о Педрацци и гербе, — попросила Финн.

— Расскажите мне, почему вы хотите знать, — ответил Вергадора.

Ответил за нее Хилтс:

— Несколько дней тому назад мы нашли его высохший труп в пещере в Ливийской пустыне. Кто-то выстрелил ему в голову.

— Как замечательно, — произнес снова просиявший старик. — Конец, о котором можно только мечтать. В том смысле, что покойный был дурным человеком и вполне это заслужил.

Он сделал маленький глоток кофе и, прищурившись, посмотрел на розу. Потом слегка поправил стебель.

— Вы нашли останки и того мерзавца Дево?

— Нет, тело Педрацци покоилось в старом саркофаге, — ответила Финн. — Кроме него в пещере мы нашли останки нескольких английских солдат, погибших позже.

— Жаль. Как ребе, я должен быть выше этого типа мышления, но порой закрадывается непрошеная мысль о том, что некоторых людей следовало задушить при рождении. Пьер Дево занимает одно из первых мест в моем списке.

— Вы так и не объяснили насчет герба, — настойчиво повторила Финн.

— А что вы делали посреди Ливийской пустыни?

— А вы всегда отвечаете на вопросы вопросами?

— Это обычная манера ребе, дурная привычка, но полезная, — отвечал Вергадора с очередной доброжелательной улыбкой. — Она дает старому человеку время подумать. Я ведь не так быстро соображаю как вы, молодые люди.

— Так все-таки что там с гербом, — гнула свое Финн.

— Три руки, держащие полумесяцы, три пальмы и вздыбившийся геральдический лев. Педрацци, при его ограниченности, не увидел в этом никакой гебраистики, хотя некогда герцогство Лорро, центр которого находился примерно там, где сейчас оливковая роща, принадлежало моим предкам. Первым носителем титула был ди Леви Вергадора ибн Лорро, получивший его от королей Ломбардии в двенадцатом веке. Если бы Педрацци провел соответствующие исследования, он бы понял, что полумесяцы, пальмы и открытые ладони — это геральдические знаки, указывающие на иудейскую веру. Я был последним герцогом Лорро, правда, итальянские титулы к тому времени мало что значили в каком бы то ни было реальном смысле, но в тридцать восьмом году Муссолини решил последовать примеру Гитлера, и евреи на время стали персоной нон грата. К тому времени я жил за пределами Италии, но в мое отсутствие они лишили меня титула, этого дома и той земли, что оставалась. Ее отдали Педрацци как подарок самого дуче, и этот негодяй возомнил себя настоящим герцогом. Стал помещать герб везде, где мог.