Евангелие от Иисуса: Сарамаго в стане еретиков - [2]

Роман начинается с пространного очерка о жизни его родителей. Молодые галилеяне Иосиф и Мария живут трудовой жизнью обычных ремесленников, не предвещающей ничего исключительного. В один из дней к ним в дом заявляется нищий. Мария выходит, чтобы угостить его, как вдруг узнает от него то, что кроме нее знать никто не может, а именно, что беременна. Сам же нищий называет себя ангелом. Так открывается метафизический план книги, против которого силами иронии и сарказма будет бороться сам автор. Реалистичность, с которой изображается первое явление ангела, сразу указывает читателю на всю прозрачность мироздания у Сарамаго, в котором сверхъестественное не избирает сложных путей для контакта с человеком. Его проявление в земном мире столь явственно, что кажется почти естественным. Оно обладает уже лишь внешней таинственностью вещи, относительно которой человек ищет ответ, но лишено той утешающей трансцендентной тайны, которая сама является ответом. Надмирные силы, влекущие или предостерегающие человека в канонических Евангелиях, у Сарамаго покидают небо и селятся на земных просторах, чтобы вершить над человеком свой абсурдный суд. Однако и сами люди, чуждые чистой рациональности, остаются открытыми к этой спустившейся на землю метафизической реальности.

Мария не удостаивается ни встреч с Богом, ни статуса богоизбранности. Вместо этого она ведет полубессознательную жизнь обычной женщины. Изредка ее посещают видения, но они открывают ей бесполезные знания, поскольку в силу неразвитости своего разума она неспособна постичь их. Ее разум находится в естественном плену иудейской морали, которая не дает развиться стремлению к рациональности. Позже эта мораль не позволит ей понять своего сына, который приблизится к истоку новой, отчетливо гуманистической и противной ветхозаветному Богу мысли.

Предсказанное ангелом сбывается в Вифлееме, куда Иосиф приходит с беременной женой, подчиняясь римскому указу о переписи. Там молодая семья не находит более пристойного жилища, кроме как пещеру на окраине города. Рожденного в ней первенца называют Иисусом. Поскольку как Марии, так и Иисусу требовалось по прошествии времени пройти соответствующие обряды, Иосиф на этот срок устраивается рабочим на строительстве Храма. И как-то, подслушав разговор двух солдат, он узнает о том, что царь Ирод задумал убить всех младенцев в округе до двух лет. Он, сломя голову, бежит домой спасать сына. Опасность минует маленького Иисуса, но скоро Иосиф понимает: его малодушие стало причиной гибели многих других детей. Мария узнает об этом преступлении от вновь явившегося ей ангела, а сам Иосиф входит в его сознание ночью, когда ему впервые снится кошмарный сон, в котором он хочет убить своего сына. Здесь предопределяется вся судьба младенца Иисуса, который сам еще не сделал никакого сознательного выбора, но уже расплатился своим будущим за все сделанное и несделанное. Ангел говорит: “...все, что должно было произойти, произошло уже...” — и нам становится ясно, что Иисуса лишают будущего те божественные силы, что имеют мало общего с представлением о благе и еще меньше с обычной разумностью. Мария говорит ангелу: “Несчастны мы”, и Сарамаго тут же влагает в уста ангелу равнодушный ответ: “Несчастны <...>, и нет средства помочь вам”. Изображая равнодушие ангела, Сарамаго делает первые наброски к той картине низменного, проигранного богам человеческого мира, которую Иисус позже будет безуспешно постигать у Дьявола. И подобно самому Дьяволу, ангел в этой сцене не имеет власти над волей человека, он является из тьмы лишь для того, чтобы удостоверить уже содеянное.

 

Произошедшее в Вифлееме в какой-то мере предопределяет и жизнь самого Иосифа. Он живет, наполняясь скорбью, страдая от кошмаров и бессонницы. У Марии рождаются новые дети, однако их появление на свет уже не осенено загадочным нищим. Ощущение вины за погибших младенцев делает жизнь Иосифа пустой: “Дети заполняли двор и дом плотника, а казалось, будто и двор этот, и дом пусты”. Когда Иисусу исполняется тринадцать лет, в Израиле разгорается мятеж под предводительством Иуды Гавлонита. Один из соседей Иосифа решает уйти повстанцем. Однако вскоре приходит известие, что он, раненый и беспомощный, лежит в соседней деревне. Иосиф отправляется туда, чтобы спасти его, однако сам становится жертвой. Римляне, не сильно вдаваясь в различия между пленными, предают всех смерти на кресте. Понимая, что смерть неизбежна, Иосиф сначала ропщет на коварную судьбу, но затем в его душе воцаряется пустыня и перед мысленным взором остается лишь облик первородного сына — его “последнего наказания”. Смысл смерти Иосифа как расплаты очевиден. Казалось бы, это уже христианство, прелюдия к которому разыграна в душе земного отца его создателя. Однако, даже указывая на момент добровольности в поведении Иосифа, Сарамаго не делает из этого героизма, столь характерного для первых христиан. Не получает Иосиф и прощения, без которого невозможно христианство. Иосиф просто умирает, гибнет ни за что — с той же материалистической очевидностью, с какой прежде являлся ангел, а потом явится Бог. Удивительно, что автор “Евангелия” обходит своим вниманием тот триумф духа, который поддерживал оторванный от земли идеал смирения раннего христианства. Повествуя, в сущности, о драме Иова, Сарамаго не может не вести нас к ее высокому итогу. В этом кроется гуманистическое послание всей книги. Но парадоксально: мы видим не столько восхваление духа, сколько живописание пораженного тела Иова, снабженное комментариями об анатомических особенностях гнойников и язв.