Евангелие от Фомы - [80]

Иешуа потупился. Он и сам понимал уже это. Но не мог он — не мог, не мог, не мог!.. — спокойно жить в солнечном уголке каком-нибудь, на озере милом, среди близких, когда мир захлебывается в слезах, когда народ мучительно мятется, не зная, в какой угол преклонить ему голову. Он должен идти до конца, хотя бы впереди была гибель. Если он не сделает всего, чего хочет, — теперь было совершенно ясно, что этого он не сделает, — то, может быть, сделает хотя что-нибудь, чтобы облегчить долю людей. А не облегчит, все равно, пусть погибнет, ибо так, как все, с каменным сердцем, в темноте, он жить не может…

— Я не могу иначе… — тихо, в муке, сказал он.

— Я знаю это… — также тихо, в муке, отвечал горбун и заплакал.

А рядом во дворе раздался взрыв веселого хохота: то снова вынырнувший откуда-то веселый Исаак изобразил перед ожидавшей Иешуа толпой, как дремлет на солнышке и отмахивается от мух старый осел… Иешуа молча посмотрел на Вениамина долгим, печальным взглядом, крепко сжал его длинные, холодные пальцы и вышел, потупившись, на двор, Толпа, завидев его, сразу возбужденно зашумела…

Иешуа побывал в Вифсаиде, — старенький фарисей жадно расспрашивал его о его намерениях, а прекрасная Ревекка, не смея подойти к нему при всех, издали смотрела на него восторженными глазами, — побывал, миновав пышную Сепфориду, крепость, в Горазине, в Капернауме и прошел всей заозерной стороной. Везде было одно и то же: его встречали большие, возбужденные толпы народа, которые, слушая, не слышали его и готовились к какому-то своему делу. К нему приводили больных и, если ему иногда удавалось помочь, то все начинали громко кричать о чуде. Ему казалось — и не один раз — что среди больных были такие, которые только притворялись больными, чтобы потом, когда возложит он на них руки, бурно проявить радость своего мнимого исцеления. Он не понимал, зачем это делается, и смущался духом…

Когда он повернул опять в сторону Иудеи, толпа, шедшая за ним, чрезвычайно выросла: как всегда в это время, тысячи паломников направлялись в Иерусалим на праздник Пасхи. Стечение народа было так велико, что под Иерихоном его встретил заранее заготовленный отряд римлян. Закованные в железо, недвижные, как статуи, легионеры молча пропустили мимо окутанную пылью толпу и ушли неизвестно куда…

Чуть не весь Иерихон высыпал на улицы посмотреть знаменитого рабби и целителя и его многочисленных поклонников. Все улицы были залиты народом. Какой-то пожилой человек маленького роста никак не мог увидать Иешуа из-за спин толпы. Он вдруг сбросил с себя богатый плащ и, несмотря на насмешки, с усилием вскарабкался на столетнюю смоковницу, которая стояла неподалеку от дороги. Тотчас же вокруг раскидистого дерева закружился со смехом хоровод чумазых ребятишек. Но маленький человек не обращал внимания ни на что — приставив ладонь ко лбу, он смотрел вдоль дороги, на Иешуа, который с посохом в руке, шел впереди толпы. Маленький человек любил его понаслышке, любил добро и хотел поклониться этому добру хоть издали…

Проходя мимо смоковницы, Иешуа встретился с ним глазами. Маленький человек робко улыбнулся ему, и эта неловкая улыбка тронула Иешуа много больше, чем шумные приветствия иерихонской толпы. Он остановился у дерева.

— Кто ты? — спросил он человека на дереве, лаская курчавую голову какого-то малыша.

— Я Закхей, начальник мытарей… — отвечал тот, сконфуженный тем, что на нем сосредоточилось теперь общее внимание.

— Могу ли я отдохнуть у тебя в доме немного? — спросил Иешуа.

— Я не смел и мечтать о такой чести, рабби… — просияв, воскликнул Закхей, не по годам быстро, исцарапав руки и ноги, спустился на землю и подобрал свой плащ. — Милости прошу, рабби…

Толпа недовольно зашумела. Все, что было связано с фиском, было ненавистно ей и все мытари почитались ею, как величайшие грешники перед Богом и преступниками перед народом. Но Иешуа нахмурил только свои тонкие брови: в нем все более крепло противление толпе и нежелание подчиняться ее требованиям и капризам. Солнечными улицами богатого городка, — Иерихон славился производством дорогих благовоний и самых изысканных плодов — среди богатых дворцов, великолепных садов, театров, ласково беседуя с Закхеем, он шел к его богатому, заплетенному розами дому…

Закхей радушно угостил дорогого гостя и, совсем растроганный беседой с ним, сделал большое пожертвование в пользу бедняков. Иешуа сердечно поблагодарил его за все и в сопровождении еще больше выросшей толпы вышел из города иерусалимской дорогой. Сидевший у городских ворот известный всей округе безногий нищий Бартимей, увидав его, вдруг возопил:

— Благословен будь, сын Давидов!..

Нахмурившись, Иешуа подошел к нему.

— Для чего кричишь ты неподобное?.. — сказал он.

— Радуйся, сын Давидов!.. — ничего не слушая, кричал калека, как велели ему какие-то незнакомцы, подавшие ему за это щедрую милостыню. — Да будет благословен путь твой!..

«Сын Давидов» было равносильно Мессии. Иешуа смутился и, пожав плечами, отошел.

— Смотрите, смотрите!.. — надрывался нищий. — Вон идет сын из дома Давидова… Радуйся, сын Давидов!..

Толпа возбужденно галдела. В голове Иешуа мелькнула сумасшедшая мысль: а что, если он сам не знает, кто он?! А что, если он и в самом деле Мессия, которому Господь не открыл еще воли своей?! Может быть, и недаром, что он не знал своего отца… Настроение толп заражало, и сознание мутилось среди этого лихорадочного возбуждения. Но он взял себя в руки: никакой Мессия не сделает сердца каменные сердцами живыми, и царство Божие не нуждается в Мессии: в живом сердце человеческом оно сияет всегда…