Евангелие от Афрания - [47]

– Я полагаю, что означенная комбинация весьма целесообразна в плане долгосрочных интересов Империи, – и по тому, с какой непривычной тщательностью Фабриций взвешивал слова, я понял, что угадал.

– М-да… Хреново тебе будет работать с другим начальником тайной службы, центурион.

– Затем и стараюсь, – буркнул тот. – Разрешите приступать?

Да, что и говорить, ночка выдалась – не соскучишься. Не прошло и часа, как во дворе дома Каиафы, где в тот момент находился арестованный Иешуа, бдительные слуги схватили лазутчика – одного из учеников. Хвала Юпитеру, что поблизости случился римский патруль («А ну, расступись! Осади назад, кому говорят! А ты давай, двигайся поживее, а то ползешь, как вошь по трупу… Ученик-не ученик – нам это без разницы; Органы разберутся!..») – иначе парня наверняка линчевали бы на месте. Я же, едва получив этот рапорт, сразу подумал, что задержанным непременно окажется Петр, – и был прав. Будучи же задержан, тот повел себя абсолютно правильно – ушел в глухую несознанку, и это дало нам вполне законную возможность ближе к утру, с третьими петухами, выпустить его из-под стражи – якобы «за недостатком улик». Положительно, к этому парню стоило присмотреться как следует.

А еще через полчаса Фабриций получил от своих агентов то самое, давно ожидаемое и единственно спасительное для меня сообщение. Иуда покинул Синедрион (как установила служба наружного наблюдения – безо всякого сопровождения) после краткой беседы с Первосвященником и сотрудниками внутренней контрразведки, завершившейся вручением ему небольшой суммы денег, а именно – тридцати сребреников… Значит, мне удалось-таки руками Нафанаила пропихнуть свою дезу, и Иуда теперь сгорел дотла. Меня не слишком расстроило даже то, что ему и на этот раз удалось обрубить хвост и раствориться в закоулках Нижнего города. Черт с ним; непосредственной угрозы он уже не представляет, так что его поиском и ликвидацией можно будет заняться и чуть позже, а пока есть дела поважнее.

Лишь получив это сообщение, я счел, что заслужил пару часов сна, необходимых мне как воздух: утром предстояло объяснение с прокуратором Иудеи, и тут следовало иметь исключительно ясную голову. Ибо верно говорят: самая опасная драка – это драка со своими…

Должен заметить, что «своим» я могу назвать прокуратора с полным на то основанием. Иудеи в бесчисленных доносах – и вам, проконсул, и в метрополию – пишут о нем как о кровожадном чудовище, погрязшем в коррупции; и то и другое – вранье. Это все-таки третий прокуратор на моей памяти (а службу я, если вы помните, начал еще при Валерии Грате), так что мне есть с чем сравнивать. Что до иудеев, так им каждый следующий прокуратор кажется хуже предыдущего – это естественно; я же могу честно сказать, что впервые вижу на этом посту человека, озабоченного не только восточными наслаждениями и наполнением собственных карманов.

Жил-был боевой генерал, честный, но простоватый, как мне поначалу казалось, мужик, потом и кровью выслуживший на германской границе погоны с зигзагами. И вот его – от большого, видать, ума – бросили на руководящую работу в этот, как он изволил выражаться, «гребаный Чуркестан», где местным чукчам неведомо зачем даровали все блага цивилизации – от римского права до водопровода, а эти азиатские свиньи, ясное дело, спят и видят, как бы им залечь обратно в канаву. Ну уж хрен им – он, Понтий Пилат, всадник Золотое Копье, поставлен сюда насаждать цивилизацию, и насадит, будьте покойны, – хоть бы вся эта Палестина провалилась в тартарары. Одним словом, «не умеешь – научим, не хочешь – заставим». Как легко догадаться, первые результаты деятельности прокуратора были совершенно чудовищны – чего стоила одна только конфискация храмовых сокровищ на нужды строительства нового акведука, приведшая к грандиозному бунту. Тем интереснее была стремительная эволюция бравого генерала.

Во-первых, прокуратор сохранил армейскую привычку – до принятия окончательного решения выяснить мнение подчиненных, начиная с младшего по званию. Во-вторых, привыкши рачительно относиться к вверенным ему личному составу и казенному имуществу и раз обжегшись на фронтальной атаке, он незамедлительно перешел к правильной осаде; прогресс в его понимании местной обстановки и тонкостей восточной политики за эти годы был просто поразителен. Короче говоря, прокуратор продемонстрировал не просто умение не наступать дважды на одни и те же грабли, а истинный административный талант; достаточно сказать, что деятельность нашей службы он стал оценивать не по количеству обезвреженных террористов, а по качеству аналитических обзоров.

Было здесь и еще одно, достаточно забавное, привходящее обстоятельство. Всю жизнь прокуратору исподтишка тыкали в нос пятым пунктом, подмоченным матушкой-самниткой. В итоге он, как часто бывает, превратился в умопомрачительного римского патриота и интересы Империи искренне воспринимает как свои кровные. Иначе он, надо думать, никогда в жизни не дал бы мне разрешения (пусть даже и устного, неофициального) на проведение такой скользкой во многих отношениях операции, как «Рыба».