Евангелие огня - [5]

Вот почти и все, что Тео удалось прочитать до сих пор, поскольку жизнь его заполняло совсем иное. Если не считать нескольких часов, которые он провел в самолетах, перелистывая потрепанные журналы и наблюдая за тем, как одетые в форму девушки исполняют символические танцы, якобы обеспечивающие безопасность пассажиров, времени для размышлений у него не было. Добраться от музея до Багдадского аэропорта это оказалось серьезным испытанием — и не одним, а одним с половиной, — пропитанным высокооктановой тревогой, бывшей, судя по всему, основным внутренним продуктом Ирака. Чего только с Тео ни случалось — или почти случалось и, останься Мередит его подругой, рассказ об этом мог бы произвести на нее сильнейшее впечатление. А то, что передряги, из которых он едва-едва выходил невредимым, были вполне рутинными, — заурядными испытаниями человека, которому хватило глупости полезть в Ирак именно сейчас, а не особого рода опасностями, с коими сопряжена армейская служба, — лишь добавляло им бросавшей Тео в дрожь экзотичности. Он мог бы поведать о них небрежно, сдержанно, с добродушной иронией, тем же, быть может, тоном, каким фотограф, снимающий дикую природу, рассказывает о встречах с кровожадным зверьем.

Ладно, хватит о Мередит. Теперь у него есть свитки, а они, благодаря скрытым в них возможностям, гораздо важнее для его жизни, чем какая-то баба. «Отношения» он может завести в любую минуту. А вот на открытие, изменяющее всю твою жизнь, натолкнуться далеко не так просто.

Некие высшие силы явно желали, чтобы свитки принадлежали ему, это, во всяком случае, сомнений не вызывало. В Багдадском аэропорту он, чувствуя, как пот заливает его подмышки, сдал чемодан при регистрации билета, решив, что тащить свитки в ручном багаже не стоит. Поставить чемодан на движущуюся ленту, с которой он мог никогда не вернуться, было пыткой, однако Тео счел, что это не так рискованно, как старания протащить папирусы на своем теле через контрольный пункт службы безопасности. Просвечивают ли сданные при регистрации чемоданы на предмет обнаружения чего-нибудь подозрительного, он не знал, а чистой воды идиотизм стояния в очереди и ожидания, когда твой ручной багаж пронижут рентгеновскими лучами, а у самого у тебя отберут тюбик зубной пасты, почти заставил его пожелать: пусть лучше просвечивают. Зачем, скажите на милость, унижать пожилую женщину, в потертой сумочке которой обнаружилась пилка для ногтей, если ничто не мешает террористу отправить набитую взрывчаткой сумку в грузовой отсек самолета? А, ладно, черт с вами. Его чемодан никто не тронул.

Пятнадцать минут, которые он провел в Афинах, ожидая, когда чемодан выползет на багажную карусель, изнурили Тео почти так же, как пробежка по горящим улицам Мосула. Однако высшие силы и тут позаботились о нем. Чемодан приехал к нему нетронутым, не вскрытым. Тео немедля купил билет на рейс до Торонто и, прилетев туда, получил еще пятнадцать минут тревожного созерцания черной дыры, над которой значилось: «Выдача багажа». И чемодан опять-таки выкатился из нее, покачиваясь: охапка пропитанных потом рубашек, штанов и носков, измятый пиджак, а под этим грязным тряпьем — величайшая археологическая находка столетия, которую он выволок из зоны боевых действий, выхватил (так сказать) из огня и привез домой.

Домой? Ну, не вполне, сначала ему и здесь пришлось повертеться. Вскоре после приземления в Торонто Тео столкнулся с каверзной проблемой: ему нужно было съехать с собственной квартиры, подыскать новую и при этом постараться не набить морду ставшей внезапно «бывшей» подруге. Именно в таких случаях усвоенная Канадой политика, не позволявшая гражданам страны владеть оружием, начинала казаться ему особенно глупой.

— Ты как, переживать особо не будешь?

Голос Лоуэлла развеял грезы, в которые погрузился Тео.

— Да нет, все в порядке, — ответил он, несколько раздраженный попыткой Лоуэлла завести деликатный мужской разговор.

— У тебя найдется чем заняться?

— Конечно. Важный перевод.

— А, понятно, — не очень уверенно отозвался Лоуэлл. Может быть, он решил, что Тео врет, а может, счел, что запереться в дерьмовой квартирке и мудохаться с чем-то, написанном на мертвом языке, — не самый умный выход из ситуации, в которую попал его друг. Наверное, Лоуэлл полагал, что самое лучшее для новоиспеченного, выставленного за дверь рогоносца — это слоняться по городу, надираться с приятелями и снимать бабцов.

— Важный во всех отношениях, — сказал Тео. — У меня такое чувство, что вот-вот откроется совершенно новая страница моей жизни.

— А, ну тогда хорошо, — просипел его друг.

Малх

Братья и сестры во Мессии! Я пишу эти слова в унизительнейшем из убожеств; надеюсь, вы прочтете их в наивысшем довольстве. Чрево мое разрывают беспрерывные боли; пища проходит через меня, не напитывая. Резь в кишках не дает мне спать. Четыре уж месяца живу я так. Кожа моя пожелтела, глаза пожелтели, волосы падают с головы моей, а из нутра, когда все вокруг тихо, доносится шум. Я расчесываю кожу мою, точно пес. Хвалите Господа! Уверен, когда бы не дело, для исполнения коего избрал он меня, я давно бы лежал мертвым во гробе!