Евангелие Достоевского - [43]
Атеизм Ивана Карамазова не есть просто интеллектуальное убеждение в том, что Бога нет: он сознательно бунтует против Бога, задавая вопросы о смысле страданий, о роли Церкви в истории, о личности и учении Христа. Это тот самый атеизм, который, по словам Тихона из романа «Бесы», «стоит на предпоследней верхней ступени до совершеннейшей веры». Не случайно именно в уста Ивана Достоевский вкладывает свою главную апологию христианства – «Легенду о Великом Инквизиторе». Из его же уст мы слышим пронзительные слова о страданиях человека, созвучные мыслям самого Достоевского.
Чтобы понять смысл рассуждений Ивана Карамазова о страданиях, надо обратиться к библейской Книге Иова. Она была одной из любимых у Достоевского: он читал ее и по-славянски, и в русском переводе епископа Вятского Афанасия (Соловьева), увидевшем свет в 1860–61 годах. В 1875 году, в период работы над романом «Подросток», Достоевский пишет жене: «Читаю Книгу Иова, и она приводит меня в болезненный восторг: бросаю читать и хожу по часу в комнате, чуть не плача… Эта книга, Аня, странно это – одна из первых, которая поразила меня в жизни, я был тогда еще почти младенцем».
И. Репин. Иов и его друзья. 1869 г.
Иов – один из самых парадоксальных персонажей Библии. Это праведник, которого Бог подвергает испытаниям: сначала лишает его имущества и детей, потом лишает здоровья. Пораженный проказой, он сидит вне города, и к нему приходят друзья, чтобы утешить его и поговорить с ним о Боге. Начинается долгий разговор. Каждый из друзей говорит о Боге правильные вещи: о Его всемогуществе, о Его справедливости, о том, что, если Он посылает страдание, значит, человек это заслужил. А Иов все время говорит неправильные вещи: он ропщет, он протестует, он проклинает день своего рождения, он несогласен с тем, что заслужил выпавшие на его долю испытания.
Читатель книги может ожидать, что под конец Иов осознает правоту аргументов своих друзей. Но происходит нечто совсем неожиданное: Бог является Иову и, не отвечая ни на один из его вопросов, Сам начинает задавать ему вопросы. Суть этих вопросов сводится к тому, что человек не должен меряться силами с Богом, не должен требовать от Бога отчета, оспаривать Его действия, обвинять Его, чтобы оправдать себя. Пораженный этим явлением Божиим, Иов говорит Богу: «Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле» (Иов 42:5–6).
И дальше происходит самое поразительное. Бог обращается к одному из друзей Иова и говорит: «Горит гнев Мой на тебя и на двух друзей твоих за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов» (Иов 42:7). Те, кто говорили правильные слова, пытаясь оправдать Бога в Его действиях, оказываются осуждены. А оправдан тот, кто роптал, кто допытывался истины, кто считал несправедливым посланное ему наказание, кто оспаривал действия Божии.
Свои размышления о значении Книги Иова Достоевский вкладывает в уста старца Зосимы: «Слышал я потом слова насмешников и хулителей, слова гордые: как это мог Господь отдать любимого из святых Своих на потеху диаволу… Но в том и великое, что тут тайна, – что мимоидущий лик земной и вечная истина соприкоснулись тут вместе. Пред правдой земною совершается действие вечной правды… Господи, что это за книга и какие уроки! Что за книга это Священное Писание, какое чудо и какая сила, данные с нею человеку! Точно изваяние мира и человека и характеров человеческих, и названо все и указано на веки веков. И сколько тайн разрешенных и откровенных: восстановляет Бог снова Иова, дает ему вновь богатство, проходят опять многие годы, и вот у него уже новые дети, другие, и любит он их… Старое горе великою тайной жизни человеческой переходит постепенно в тихую умиленную радость; вместо юной кипучей крови наступает кроткая ясная старость: благословляю восход солнца ежедневный, и сердце мое по-прежнему поет ему, но уже более люблю закат его, длинные косые лучи его, а с ними тихие, кроткие, умиленные воспоминания, милые образы изо всей долгой и благословенной жизни – а надо всем-то правда Божия, умиляющая, примиряющая, всепрощающая!»
В этих словах звучит полная и благодарная покорность воле Божьей, примирение с прошлым, сознание справедливости Божьего суда. Достоевский прошел через тяжелейшее испытание – четыре года каторги, за которыми последовали четыре года принудительной солдатской службы. Все это было наказанием за его участие в кружке петрашевцев. Многим такое наказание виделось несправедливым. Но не самому Достоевскому. Однажды он оказался в петербургской квартире, окна которой выходили на Семеновский плац – то место, где он, приговоренный к расстрелу, стоял на эшафоте. Один из знакомых, видя его задумчивость, сказал: «Какое, однако, несправедливое дело было эта ваша ссылка». «Нет, справедливое, – горячо отреагировал Достоевский. – Нас бы осудил русский народ. Это я почувствовал только там, на каторге. И почем вы знаете, может быть, там, наверху, Самому Всевышнему нужно было меня повести на каторгу, чтобы я там узнал самое главное, без чего жить нельзя».
