Ева Браун: Жизнь, любовь, судьба - [59]

Что я еще могу сказать? В данный момент положение несколько улучшилось, и если вчера генерал Бургдорф[77] считал, что шансов на ограниченный успех у нас не больше 10 %, то сегодня он их увеличил до 50. Так что все не так уж плохо.

Приехал ли Аренд с письмом и чемоданом? Мы здесь слышали, что самолет прилетел очень поздно. Надеюсь, Морелл с моими драгоценностями уже у вас? Боюсь, не случилось ли чего-нибудь. Если получится, маме я напишу завтра.

Желаю тебе, дорогая сестренка, всего наилучшего! И помни:

Германа ты точно еще увидишь.

Целую тебя.

Твоя сестра Ева.

Р. S. Только что я говорила с фюрером, и, по-моему, он сейчас гораздо более уверенно смотрит в будущее».

Эти строки также проникнуты слепой верой в чудо. Ева в душе надеется, что в последний момент их спасет какая-то неведомая сила, и потому просит повременить и не сжигать сразу ее письма. Она не хочет снимать бриллиантовый браслет, искренне полагая, что в случае ее смерти он действительно достанется младшей сестре. Еве даже в голову не пришло, что Гретль может оказаться за гранью нищеты, ей нечем будет кормить ребенка, и она обменяет полученные по завещанию драгоценности на буханку хлеба. А ведь так оно и произошло.

Больше Ева никому ничего не писала. Она понимала, что подвергает серьезной опасности жизнь человека, у которого могли быть обнаружены ее письма. Кроме того, Ева, вероятно, не хотела нарушать распоряжение Гитлера, опасавшегося, что письма, содержащие сведения о его личной жизни, могут попасть в руки противника.

Свадьба

В марте Блонди ощенилась. Самому красивому щенку Гитлер дал имя Вольф[78]. Ведь в свое время, когда до прихода к власти было еще далеко, он взял себе именно такой псевдоним. Остальных четырех щенков Гитлер собирался подарить своим сподвижникам и Гретль. Сперва Блонди и щенкам отвели в бункере отдельное помещение, но Гитлеру захотелось, чтобы они находились рядом с ним. Тогда ящик со щенками и подстилку для Блонди перенесли в его спальню.

Она была обставлена нарочито скромно. Ничего лишнего, только самое необходимое — обычная койка, застеленная солдатским одеялом, небольшой стол и два стула. Спальня Евы казалась чуть более уютной: здесь голые бетонные стены были завешаны шторами. Выход в коридор отсутствовал, и, чтобы попасть в ванную или туалетную комнату, Еве приходилось проходить через семиметровую приемную, украшенную картинами итальянских мастеров, и кабинет Гитлера. Конференц-зал еще меньших размеров, чем приемная, поражал убогостью обстановки — стол-планшет, коричневая скамья и канцелярский стул.

В марте — апреле Ева очень сблизилась с Траудль и Гердой. Они почти не расставались и в промежутках между бомбежками ходили гулять в Тиргартен. Иногда они брали с собой Блонди и щенков. Другой возможности хоть немного развеяться у них не было. 23 апреля, в понедельник, Ева Браун не только в последний раз полюбовалась в Тиргартене склоненными над озерами ивами, в этот день она вообще в последний раз вышла из бункера. 23 апреля Ева попала под обстрел советских орудий, впервые открывших огонь по центральным кварталам Берлина, и, пригибаясь, перебежками добралась до бункера.

События сменяли друг друга с головокружительной быстротой. В то время как почти все высшие должностные лица рейха — к ним, правда, никак нельзя было отнести адъютанта Гитлера Юлиуса Шауба, направленного в «Бергхоф» сжигать наиболее важные документы, — стремились быстрее добраться до Южной Германии, нашелся сподвижник фюрера, захотевший в трудную минуту оказаться рядом с ним. Во всяком случае, именно так восприняла Ева Браун неожиданный прилет в Берлин из Гамбурга 23 апреля Альберта Шпеера. Когда он появился в бункере, у Евы на глазах выступили слезы, она обняла его и радостно воскликнула: «Я знала, что вы придете. Вы ведь не из тех, кто бросит фюрера в беде». Шпеер поспешил объяснить ей, что намерен еще сегодня вечером вылететь обратно. Шпеер давно уже вел собственную игру, и Ева не знала об этом, В свою очередь, Гитлер, по всей видимости, достаточно спокойно воспринял фактический отказ министра вооружений выполнять пресловутый «приказ Нерона»[79], предписывавший вермахту и частям СС проводить на территорий Германии тактику «выжженной земли», то есть перед отступлением уничтожать объекты не только военного, но также промышленного и социального назначения, транспортные предприятия, узлы связи и т. д. Во всяком случае, Шпеер смог на рассвете 24 апреля беспрепятственно вылететь из Берлина[80]. В беседе с ним Гитлер впервые откровенно заявил, что собирается покончить с собой и что его труп должен быть сожжен. Видимо, Гитлер ничего не сказал Еве о содержании их разговора, так как ее надежда на благополучный исход по-прежнему зиждилась на неверно истолкованной позиции Шпеера.

Но Гитлер, вероятно, сам в душе еще на что-то надеется, поскольку в ночь с 23 на 24 апреля принимает решение оголить Западный фронт и перебросить все имеющиеся там силы на защиту Берлина. Генерал-фельдмаршалу Кейтелю поручается выехать в расположенный близ небольшого городка Визенбург штаб 12-й армии и передать ее командующему генералу Венку приказ Гитлера немедленно выступить на помощь окруженной 9-й армии, чтобы затем вместе с ней деблокировать столицу извне.