Этюды в багровых тонах: катастрофы и люди - [44]
>Джон Зефаниан Холвелл
Через минуту-другую во дворе появился вельможа из свиты Сираджа уд-Даула и что-то крикнул, перекрывая гомон.
— Что он сказал? — спросил Генри Лашингтон, не понимавший местного гортанного наречия.
— Нас отведут в темницу, — сказал Холвелл. — Видимо, они боятся, что, воспользовавшись неразберихой, мы попытаемся бежать.
— Да разве отсюда убежишь?! — воскликнул Лашингтон.
Орудуя прикладами и дубинками, зло прикрикивая, стражники заставили англичан подняться с земли. Взяв пленных в плотное кольцо, они повели их длинной галереей.
Низкая железная дверца темницы была открыта. «Черная дыра» — так называли в форте это помещение с низким потолком и крошечными зарешеченными окошками. Обычно его использовали в качестве гауптвахты. Человек двадцать могли тут разместиться спокойно. Но… Неужели?!
Пленных стали заталкивать внутрь. Десять человек, двадцать, пятьдесят, сто… Холвелла ударили прикладом между лопатками, и он тоже полетел в темноту.
Он упал на кучу копошащихся, стонущих людей. Оперся о чью-то спину, приподнялся, и в этот момент на него свалился следующий пленник. Холвелл вывернулся из-под тяжелого тела, протянул руку и схватился за прут решетки, которой было забрано крошечное оконце. Отчаянным усилием он подтянулся и распластался на стене камеры. Это его спасло, потому что мгновением позже выбраться из этого месива ему бы уже не удалось.
Индийский стражник, сверкая белоснежными зубами, ударил дубинкой по затылку последнего пленного, цеплявшегося за косяк двери. Пальцы англичанина разжались… Упасть он не успел: стражники схватили его за руки, за ноги и, раскачав, перебросили через гору человеческих тел.
Дверь закрылась.
Джон Холвелл поискал опору для ног, но под ним были… люди. И все же он ухитрился встать и только тогда разжал руки. Более всего сейчас ему хотелось опуститься на корточки, привалиться к стене и умереть, но он был командиром, он был обязан действовать.
Следующие четверть часа в камере происходила «сортировка». Мертвых — тех, кого бросили в каземат первыми, кто не успел забиться в углы, кто был раздавлен или задохнулся, — отволокли к дальней стене, где уложили друг на друга, сохраняя пространство для живых.
— Двадцать шесть, — доложил Лашингтон, протиснувшись к Холвеллу. — Пока…
Холвелл кивнул, едкий пот заливал его лицо.
— Старайтесь меньше двигаться, — сказал он, страшась того, что неизбежно должно было начаться.
Люди тянулись к двум тюремным оконцам, надеясь на глоток воздуха.
— Не могу! — вдруг истошно закричал кто-то. — Дышать! Дышать!
Человек забился в конвульсиях, пена выступила на его губах, голова откинулась. Потом он обмяк, но не упал, зажатый людьми со всех сторон.
— Оттащите его, — распорядился Джон Холвелл, но его помощник не услышал приказа. Глаза Лашингтона закатились…
Холвелл ударил его по щеке:
— Генри!
Лашинггон вздрогнул, взгляд его постепенно вновь стал осмысленным.
— Мы ничего не сможем сделать, сэр, — прошептал он.
Да, не в их силах было хоть что-то изменить. Отодвинуться от окон означало наверняка умереть от удушья, остаться на месте — быть раздавленным.
— Пить! Пить! — кричали пленники, обращая свои мольбы к стражникам, улыбающиеся лица которых маячили по ту сторону оконных решеток.
Наконец один из стражников смилостивился и притащил бурдюк с водой. Просунув его горловину между прутьями, он стал лить драгоценную жидкость в шляпы, которые пытались подставлять англичане. Но они так толкались, что вода большей частью проливалась мимо. Опорожнив бурдюк, индиец отошел от окна, потом появился вновь. Отпихивая друг друга, узники снова облепили окно.
— Воды!!!
Стражник глумливо рассмеялся и сунул в окно горящий факел. Еще и потряс им… Капли раскаленной смолы разлетелись по камере. Один из пленников — Холвелл не смог разглядеть, кто именно, — схватился за лицо. Дикий вопль заметался под сводами каземата. Когда несчастный опустил руки, все увидели, что глаз у него нет: вместо них — черно-красные пузыри. Мужчина издал еще один вопль и упал. Он смог упасть потому, что люди отшатнулись от окон. И эти же люди через мгновение затоптали его, вновь рванувшись к окну — к воздуху.
К полуночи, через пять часов после того как пленных загнали в каземат, из 146 человек умерло 78. Генри Лашингтон и несколько солдат, что покрепче, перетаскивали умерших. Штабели трупов выросли до потолка.
Джон Холвелл сидел подле Мэри Кейри, единственной женщины в этом чистилище. Рука Мэри лежала на голове мужа, жить которому, судя по всему, оставалось считанные минуты. В последнем сражении Питер Кейри пропустил страшной силы сабельный удар, но, невзирая на, казалось бы, смертельную рану, он не только остался жив, но и мог самостоятельно передвигаться. В темницу его втолкнули первым. Поддерживаемый женой, он смог добраться до единственных нар в углу каземата до того, как у дверей образовалась свалка. Однако несколько часов без воды и питья сделали свое дело. Питер Кейри умирал.
— Прости, Мэри, — прошептал он. — Прощай.
Кейри вздохнул последний раз и замер. Мэри разрыдалась и уткнулась лбом в грязные бинты, опоясывавшие грудь супруга.
