Этюды в багровых тонах: катастрофы и люди - [23]

Сотни изъязвленных трупов поплыли по реке. В результате в десятках прибрежных селений не осталось ни одного человека. Кто не умер, тот подался в флагелланты.

Тысячи людей сбивались в толпы и шли из города в город, бормоча покаянные молитвы. Когда они входили в город, то раздевались по пояс и во исполнение принятого обета подставляли тела под бич наставника, после чего начиналось самобичевание. Взлетали плети из длинных кожаных шнурков, концы которых были оплавлены свинцом. Звучали гимны во славу Господа и вопли о ниспослании прощения роду людскому. Кровь заливала мостовые.

И говорили зеваки:

— Три раза в день бичуют они себя. И так — на протяжении 33 дней. По дню за каждый год жизни Христа! А идут они в Рим…

Дошли тысячи, хотя в дальний путь отправились десятки тысяч. Но флагеллантам запрещено было мыться, раны быстро воспалялись, в них копошились личинки мух; волосы шевелились от вшей… Люди умирали и оставались на обочинах дорог жалкими черными холмиками. Под покровом ночи мародеры сдирали с трупов заскорузлые от крови рясы и несли их на рынок, чтобы продать за гроши тем, кто хотел присоединиться к флагеллантам.

И повелел Папа Римский Климент VI:

— Движение это еретическое, ибо безумцы эти глухи к вразумлению пастырей Господних, а значит, неугодны и противны они Богу.

Большинство флагеллантов прислушались к доводам Папы Римского и повернули домой. Тех же, кто продолжал призывать людей к физическому наказанию друг друга, стали бросать в тюрьмы, пытать и даже казнить.

А в Париже, куда чума заглянула в июле 1348 года, тем временем пили допьяна и потешались над провинциалами, которые полагали, что в такие беспросветные дни надо подвергать себя аскезе и проводить дни на коленях. Нет! Уж если смерть пришла, то пусть она погубит смертного за праздничным столом… В перерывах между возлияниями и веселыми песнями во славу Бахуса гуляки вспоминали астролога Жана де Мура, три года назад предрекшего нашествие мора на Европу. А еще, зубоскаля и бравируя друг перед другом, повесы с удовольствием разглагольствовали о том, как похозяйничала чума во Фландрии и Арагоне, в Лангедоке и Каталонии, Швейцарских кантонах и землях Германии. Ну и в Англии, естественно, с которой Франция вела войну. Пусть ей достанется, ее не жалко!

В Англию чума проникла через пролив Па-де-Кале в ноябре 1348 года. На Лондон она обрушилась в феврале, чтобы уже к осени сократить его население более чем на половину. В декабре чума уже была в Шотландии.

В январе 1349 года к брегам Норвегии прибило английский корабль с порванными в клочья парусами. Несколько местных рыбаков, прельстившись дармовой добычей, вскарабкались на борт и увидели на палубе десятки трупов, по которым сновали жирные крысы. Ленивые от обжорства твари не испугали рыбаков, и они принялись шарить по каютам и трюмам судна. День спустя все, кто побывал на мертвом корабле, уже харкали кровью, бились в лихорадке, расчесывали багровые волдыри под мышками и выли от боли. К утру они умерли, но прежде успели заразить ухаживавших за ними родных.

^{Роспись в церкви французского города Лавадье изображает чуму в виде женщины с лицом, закрытым капюшоном}

Прокатившись по Скандинавии, чума ринулась в Германию. Но там она и без того уже была полновластной хозяйкой, придя полугодом ранее из Италии и Австрии.

Чума была везде! От нее не было спасения!

Врачи? Ха! И еще раз — ха! Они лишь сыпали туманными словами о том, что болезнь не одинакова, что есть чума, которую разносят крысы, а есть — которую люди носят в себе и выдыхают. Простолюдины врачам не верили, более того, они боялись этих проклятых докторов, обряженных в долгополые плащи, перчатки и кожаные маски с длинными «клювами», из которых высыпались крупинки заморских пряностей, призванные очищать воздух. А кое-кто и вовсе носил на шнурках, привязанных к запястьям, медные кувшинчики, из которых поднимался дым, заставляющий чихать и кашлять.

И говорили врачи:

— Дым этот отгоняет чуму.

Им плевали вслед, потому что ни один из этих ученых мужей своей наукой не спас еще ни одного больного, а если кто и поправлялся — один из ста заболевших, — то не благодаря их усердию, а соизволением Господа.

Но что же делать? Смириться и ждать конца? Веселиться и опять-таки ждать кончины? Сжигать дома заболевших и бесчисленные трупы, коптя небо и пачкая жирным пеплом землю, которую скоро некому будет возделывать? Или все же попытаться найти виновных? Кто-то же должен быть виновен! Уж не бродяги ли бездомные?

^{Большой Лондонский Пожар 1666 года уничтожил город, но уничтожил и чуму}

Во многих странах Европы на бродяг и нищенствующих паломников открыли настоящую охоту. Их ловили и без суда топили в реках, вешали, живыми закапывали в землю.

Нищих и убогих на дорогах становилось все меньше, а чума не утихала.

И стали вопрошать друг друга люди:

— Так, может, евреи? Может, это они мстят за то, что были изгнаны из Палестины? О, богоотступники, пьющие кровь христианских младенцев!

Начались погромы. Евреев запирали в домах, обкладывали стены хворостом и соломой и поджигали. Их закатывали в бочки и бросали в реки. Их связывали по рукам и ногам и оставляли на съедение дворовым псам. Их… Что с ним только не делали, с этим живучим племенем, а болезнь свирепствовала пуще прежнего.